Аурел Михале - Тревожные ночи

— Брось, Шербан! — уговаривали его мы с Костей. — Чем больше машин въедет в нашу страну, тем больше в ней останется!

— Дураки! — обрушился он на нас. — Ведь они приехали сюда, чтобы вывезти награбленное… А завтра, послезавтра вернутся назад груженными так, что, того и гляди, покрышки лопнут!

Так и не пустил машину! И лишь после того, как немцы добрались до первой комендатуры и устроили там скандал, в результате чего мы немедленно получили соответствующий приказ, он наконец поднял шлагбаум, яростно проклиная при этом офицеров, продавшихся Гитлеру…

В этот миг над переправой взвилась осветительная ракета. Ослепительно яркий огонь поплыл в воздухе, освещая наш овраг и переполненные ранеными дебаркадер и лодки, которые направлялись к противоположному берегу. Один из сидевших у костра бойцов поспешно отскочил и прижался к земляной стене крутого берега.

— Берегись! Сейчас ударят по переправе! — воскликнул он.

И в самом деле: не успела немецкая ракета потухнуть в темноте пожелтевших осенних зарослей, как над нашими головами загудели снаряды крупного калибра. Немцы вели огонь из-за высоты Сынджиорджиу, которой мы только что овладели. Один из их снарядов взорвался на дебаркадере. Оттуда донеслись душераздирающие крики раненых. Все, кто был в состоянии держаться на ногах, забыли об опасности и бросились туда вместе с санитарами. Мы стали перетаскивать раненых под прикрытие крутого берега. Пограничник снова был ранен в грудь осколком снаряда. Мы подняли его, перенесли к костру и стали ожидать возвращения лодок, чтобы при первой же возможности переправить его на другой берег. Санитары перебинтовали ему грудь и отправились за новыми ранеными. Немцы продолжали обстреливать дебаркадер и переправу.

Человек с рукой на перевязи выплюнул сигарету, которая к тому времени уже потухла, наступил на нее каблуком и стал рассказывать дальше:

— Вот так-то братцы… значит, там, на границе, я узнал, что земля наша живет и что она не терпит, когда по ней шагают сапоги захватчиков. Эх , — вздохнул он , — теперь некому подтвердить мои слова. Никого больше не осталось. Нет Шербана, умирает Костя. Они уж не расскажут, какой страшный бой пришлось нам выдержать. И вот как это было. Через несколько дней после двадцать третьего августа мы, то есть я, Шербан и Костя, лежали, растянувшись во весь рост, в траве и болтали о разных делах. Из войны с русскими мы вышли, союз с немцами порвали, ну как тут на радостях не поговорить о будущей жизни… Вдруг Шербан замолчал и, прижавшись к земле, приник к ней ухом. Через некоторое время он поднялся на колени и долго к чему-то прислушивался… Кругом все было тихо!

— Что за черт! — сказал он. — А ну-ка послушайте!

Мы тоже приникли к земле… Снизу пробивался и рос какой-то несмолкающий, бесконечный скрежет. Мы озадаченно посмотрели друг на друга. Шербан побежал в помещение поста и подал сигнал тревоги. Но сколько нас было! Десять человек! И это вместе с теми, кто был в наряде на границе! Мы установили по обе стороны дороги пулеметы, принесли обоймы с патронами, гранаты, и стали ждать. Немного погодя Шербана позвали к телефону. Звонили из полка. Посмотрели бы вы, с каким выражением лица он вернулся от телефона: на нем были написаны одновременно и ненависть, и радость. Он проверил пулеметы, роздал нам слегка дрожащей рукой гранаты и тихо проговорил:

— Ну, слава богу, дожил я до этого часа!.. Братцы, — воскликнул он уже громко, — ведь мы теперь с фашистами воюем… Нам приказано не впускать и не выпускать их из страны!

Этой ночью мы рыли окопы вокруг поста: ведь немцев можно было ожидать откуда угодно. А в окопах отдаленный скрежет различался все отчетливее. Мы чувствовали, как дрожит и колеблется земля.

— Освобождается от цепей! — говорил Шербан.

Вскоре мы поняли, что к нашей границе приближалась колонна машин и танков. Шербан побежал к телефону, чтобы узнать о пути следования немецких войск. Ему сообщили, что одна колонна гитлеровцев была остановлена накануне курсантами Родненской и Пыулишской офицерских школ и разбита советскими частями в Мурешском дефиле… Не было сомнения, что к границе подходят другие части захватчиков со стороны Венгрии. Мы попросили подмоги. В ту же ночь прибыл стрелковый взвод с двумя пулеметами и пушкой. На рассвете, когда голова немецкой колонны достигла границы, начался бой.

…Их было раз в двадцать, в тридцать больше. У них были машины, пушки, пулеметы и даже несколько танков… Поначалу мы задали им жару, подожгли один танк и две автомашины. Тогда немцы выскочили с автоматами, рассыпались цепью по обе стороны дороги и начали нас обходить. Наш пост буквально сровняли с землей. Осталось нас всего пять человек и один пулемет, стоявший около кювета. Колонна советских танков и нашей кавалерии, которая ускоренным маршем двигалась нам на выручку, была еще далеко. Присланный взвод был уничтожен до последнего человека вместе со своим командиром. Да и нас ожидала та же судьба.

Впрочем, немцы, казалось, думали, что перебили нас всех. Их пехота, развернувшаяся по обе стороны дороги, уже глубоко проникла на нашу территорию. Следом за ней тронулась колонна машин и танки. Шербан и двое других солдат остались у пулемета, а я и Костя, захватив с собой по связке гранат, поползли по кювету навстречу врагу. Когда перед нами появился первый танк, мы бросили в него связки гранат, одну за другой… Танк остановился, окутанный облаком пыли и дыма. Но, увы! Наши гранаты лишь ободрали на нем краску. Тут же башня танка угрожающе повернулась в нашу сторону. Несколько пулеметных очередей стеганули по кювету. А потом танк снова рванулся вперед по дороге…

Я видел все, что случилось далее… Танк с силой ударил по шлагбауму, который треснул, согнулся и вылетел из своих каменных упоров… Тогда из укрытия вышел Шербан с огромной зеленоватой и круглой, похожей на головку подсолнуха, миной. Двигаясь ползком вдоль дороги, он подложил мину под гусеницы танка. Я закрыл глаза… От сильного взрыва закачалась земля, танк подбросило вверх, а я и Костя упали на дно кювета.

Когда мы очнулись, в нескольких сотнях метров от границы горела вся колонна немецких автомашин и танков с черными крестами на башнях. Их в упор расстреливали танки. Советские танки! И до пожелтевших кукурузных полей вдали было видно, как удирает от наших кавалеристов фашистская пехота.

Я вышел из кювета и побежал к танку, под которым нашел свою смерть Шербан. Стальная махина была еще окутана дымом, внизу посреди дороги, под гусеницами и разбитыми колесами, зияла большая, словно от снаряда, воронка, образованная взорвавшейся миной. От Шербана ничего не осталось… Даже клочка одежды! Все превратилось в пыль и прах! Около пулемета я наткнулся на изуродованные тела двух других солдат, там же валялась продовольственная сумка, из которой Шербан вынул мину… Костя поднял сумку и заплакал… Долго бродил он как тень по дороге и вокруг развалин поста с продовольственной сумкой Шербана в руках…