Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны

Но Уиллоуби кричал, что это позор, и пускай Крэбтриз попробует доказать, что это несчастный случай. Чистил оружие! Скажите, пожалуйста!

— Он просто хотел смыться, — унылым тоном сказал Люмис. — Это легко понять.

Уиллоуби вспылил:

— Или мы все смоемся, или никто!

— Он только что побывал на радиостанции. Видел, что там делается. Я с ним разговаривал. Человек может терпеть до известного предела, потом видит, что это ни к чему.

— Я пытался связаться с Девиттом, — сказал Уиллоуби, по-видимому для того, чтобы переменить разговор.

— Никакого успеха?

— Ни малейшего.

— Так что мы остаемся одни в этой… — Углы губ у Люмиса опустились.

— Мы под командой Фарриша. — Голос Уиллоуби звучал так, как будто это в первый раз пришло ему в голову.

— Что он смыслит в радиовещании? — спросил Люмис.

— Он был очень любезен со мной, — осторожно сказал Уиллоуби. — Разумеется, если радиоузел придется оставить, за это в конечном счете ответит Фарриш; но когда дело идет о человеческих отношениях в пределах одной воинской части, не обязательно отвечает тот, кто подписал приказ. Существует моральная ответственность.

Люмис вышел, повесив голову.

Уиллоуби потянулся к телефону. — Попробуйте еще! — приказал он.

— Попробуйте связаться с Парижем, с полковником Девиттом. Или узнайте, выехал ли он, и когда выехал!

— Слушаю, сэр! — ответил радист.

Толку все равно не будет, Уиллоуби это знал. Хвататься за трубку сделалось для него привычкой, автоматическим рефлексом.

Он перелистал донесения, поступившие с радиостанции. Все они были удручающе похожи одно на другое.

«Отражали огонь, 5.00 — 5.40; попадание в железнодорожный переезд у Юнглингстера» — это была самая ближняя к антеннам деревня; «Обнаружены танки противника в полутора милях к северо-западу; 6.22 — рассеянный огонь тяжелой артиллерии противника»… Это были только верхние листки из целой груды; Уиллоуби отложил ее в сторону.

Миллионы поставлены на карту, миллионы долларов — оборудование, люди, и все это незаменимо. Что сделал бы Девитт на его месте?

Уиллоуби почесал подбородок. Может быть, следовало доехать до радиостанции и посмотреть самому. Но как же решить, смогут они удержать эту позицию или нет? Может быть, обстреливали не радиостанцию, а железнодорожную ветку?

Может быть, неприятельские танки свернули в другом направлении, а может быть, они вовсе не неприятельские. Все это были догадки и догадки… Как же решать, черт возьми, не имея в руках фактов? Впрочем, нет, факты были — сколько угодно фактов, но все неутешительные. Целые дивизии разгромлены; немцы все еще продвигаются вперед, авиация все еще прикована к земле, а это значило, что перевес на стороне немцев, где бы они ни вздумали наступать; и никто не знает, когда Фарриш сможет восстановить и укрепить что-нибудь, хотя отдаленно напоминающее непрерывную линию фронта.

Нет, он не поедет на радиостанцию. Какой в этом смысл? Единственное, что там может случиться, — это, что его самого убьют, а кто тогда примет командование? Люмис?

Или он мог бы созвать совещание. Обсудить все это, обменяться мнениями, узнать, как настроены люди. Г1о крайней мере, если будут приняты какие-нибудь решения, то вся тяжесть ляжет не только на его плечи!

«Война очень похожа на мир», — как часто он это говорил. А вот на этот раз нисколько не похожа. Совещания в армии ни к чему не приводят, здесь дело решается не большинством голосов — поступают так, как прикажет командир, а командир теперь он.

Ну хорошо — во всяком случае, хоть чье-нибудь мнение! Но он знал, кто там будет: Крерар, Иетс, Люмис… Остальные тоже ему известны: ни один из них ничего не предложит; Крэбтриз во всяком случае не придет, Крэбтриз своим выстрелом уже сказал все, что мог.

Майор Уиллоуби в качестве командующего откроет совещание. Он обрисует обе возможности — что произойдет, если они будут продолжать радиовещание, а немцы приложат то небольшое усилие, которое требуется, чтобы захватить радиостанцию, а также взять город Люксембург и радиоузел. И что получится, если узел будет свернут, незаменимое оборудование и люди отправлены в более безопасный тыл, например, в Верден. Он скажет честно, что испытывает сомнения и нуждается в советах.

Но он знал, что ему ответят. Крерар сыграет на том, что он штатский: «Я устраняюсь. Я ничего не понимаю в военной обстановке».

Иетс будет надоедать ему декламацией. Он скажет, что мы хорошо держались в Нормандии и уронили себя в Париже. Вот что делает с нами победа. Зато во время поражения мы держимся удивительно. Во Франции, в Бельгии, в Люксембурге, на том клочке Германии, где мы еще держимся, все будут охвачены паникой — учтите последствия! Не сдавайте позиций! Не бегите с корабля!

К тому же это будет правда. Но не вся правда. Во время войны, как и во время мира, приходится и отступать, и наступать; иногда отступают для того, чтобы повести наступление. И даже если узел закроют ненадолго — зато какое это будет торжество, когда он откроется снова!

Может быть, Люмис так и скажет. Конечно, Люмис не сознается, что ему хочется бежать, так что он будет голосом разума — слегка гнусавым голосом — и развенчает героику Иетса.

А в конце майор Уиллоуби, командующий, подведет итоги, скажет: «Благодарю вас, господа!» и: «Я думаю, нам следует передать вопрос на рассмотрение генерала Фарриша!» Крерар и Иетс будут сомневаться — Крерар этого не покажет, а Иетс, наверное, возьмет да и выпалит что-нибудь вроде: «Не думаете ли вы, майор, что все зависит от того, как это будет доложено генералу?» Он, может быть, пойдет и дальше, Уиллоуби уже слышал, как он говорит: «Я за то, чтобы дождаться полковника Девитта!» Ну само собой, кому бы не хотелось его дождаться!

Телефон зазвонил. Сердце у Уиллоуби екнуло.

— Простите, сэр. Все время старался добиться связи с Парижем. Не удалось.

— Благодарю… Нет, погодите одну минуту. Позвоните господам офицерам и мистеру Крерару и попросите их ко мне в кабинет на совещание.

Уиллоуби откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. В конце концов решать придется Фарришу. Ну и пусть его решает!

Ровно в пять часов пополудни радиостанция замолчала. Замерла даже несущая волна, это дыхание в эфире.

Люди, которым поручено было демонтировать радиостанцию — разобрать ее самые существенные части — американские военные техники и люксембургские гражданские инженеры, работали с лихорадочной быстротой. Это были те же самые люди, которые готовы были держаться до конца, до тех пор, пока фашисты не окажутся у главного выключателя; но теперь их мужество было не нужно и сменилось горьким чувством разочарования. Штатские негодовали на военных и на тех штатских, которым посчастливилось попасть в списки эвакуируемых; военные негодовали на штатских за то, что они были штатские. Даже Лаборд, который по выбору Люмиса наблюдал за эвакуацией, метался, как потревоженный воробей, мешая техникам работать постоянными окриками: «Скорее, скорее!»