Михель Гавен - Валькирия рейха

– Тогда зачем тащиться в Прагу? – пожал плечами Лауфенберг, – дождись ее здесь. Прага – это как Берлин: обеды, ужины, концерты…Там некогда побыть вместе, – он усмехнулся, – а потом она поедет к Герингу, там и вовсе длинная история – торжественный прием! Коль у вас такая взаимность… – последняя фраза снова прозвучала жестко, даже враждебно.

– Так ты отпускаешь меня? – резко прервал его Эрих. Он не собирался углубляться в детали своих отношений с Хелене. Он и так сказал слишком много.

– Черт возьми, – криво усмехнулся Андрис, – Хелене меня же первого и накажет за это. А генерал фон Грайм? Как я ему объясню, куда у меня исчезают лучшие асы? Впрочем, – Лауфенберг вздохнул и принял почти сочувствующий тон: – хотя ты меня и удивил, я тебя понимаю. Хелене – красивая женщина. И не только. Красивых-то много. Но в Хелене есть что-то такое притягательное, чего в других не сыщешь. Ладно, что ты переживаешь? – снова улегшись на кушетку, Андрис закурил сигарету, – если так уж нужно позарез, то полетишь. Разве я могу позволить себе разрушить личную жизнь командира, – произнес он насмешливо, но совсем не весело, – даже если мне первому и дадут нагоняй за это. Для порядка. Я готов. Как только эта мразь за окном поутихнет, сразу и полетишь. Сейчас ты просто собьешься с курса и вместо Праги окажешься где-нибудь в Японии. Или того хуже, здесь, недалеко, в плену у русских. Только оставь кого-нибудь за себя и намекни ей там, Хелене, – Лауфенберг грустно улыбнулся, – что я конечно, возражал. Но не смог. Она поймет, – заключил он с некоторой двусмысленностью.

– Спасибо, Андрис, – Эрих чувствовал, что заряд напряженности, возникший между ними, вот-вот взорвется, и хотя о причине он мог лишь догадываться, искал тему, чтобы переменить разговор. Но она никак не находилась. Теперь Эрих ясно понимал, что его признание может положить конец их дружбе. Конфронтация двух лучших летчиков полка в напряженной обстановке, сложившейся на фронтах, была просто недопустима. Ситуацию неожиданно разрядил генерал фон Грайм. Он позвонил по телефону и сперва долго отчитывал Лауфенберга, а потом и вовсе вызвал к себе. Андрис подписал рапорт, и сухо попрощавшись, уехал.

Вопреки предположениям Лауфенберга Хелене в Праге вовсе не собиралась уделять время светским развлечениям. Не для того она приехала. Более того, она вовсе не намеревалась даже ставить в известность о своем посещение шефа гестапо Далюге и бывшего заместителя Гейдриха, нынешнего гауляйтора, Франка. И хотя она понимала, что сохранить в тайне свой визит будет невозможно, – о приезде в город «валькирии фюрера» все равно доложат, – она решила: если им необходимо встретиться с ней, они сами ее найдут. Ей не о чем было говорить с бывшими соратниками Гейдриха. Их предательство и соучастие в убийстве Гейдриха были для нее очевидны. Конечно, Мюллер предупреждал ее, что у гестапо везде много осведомителей, и вообще, руки длинные, она не опасалась расправы над собой. Если бы Гиммлер намеревался избавиться от нее, он сделал бы это незаметно, без лишнего шума, где-нибудь в пылу сражения на Восточном фронте, тайно, со спины подослав своих убийц. А потом Геббельс в печати и по радио расписал бы ее гибель как героическую смерть во славу рейха. В том, что Гиммлер готовился расправиться с ней, Хелене не сомневалась. Что-то отвлекло его. Она ждала его удара с того самого июньского дня 1942 года, когда в Буловском госпитале умер Гейдрих. Благодаря предупреждению Мюллера ей удалось тогда избегнуть смерти. Но прошло полтора года – слишком долго Гиммлер оставляет ее в живых. Как бы то ни было, Хелене была уверена: если по воле всемогущего рейхсфюрера с ней что-то и должно случиться, то только не в Праге. Здесь Гиммлер не посмеет. Каким бы приверженцем ярких драматических действ он ни был, рейхсфюрер понимает, что смерть последней возлюбленной Гейдриха на месте гибели его самого – это уж слишком прозрачный намек. И неважно, кто на самом деле стоит за убийством бывшего вице-протектора. Ведь гибель подруги Гейдриха трудно приписать деятельности Сопротивления, подстрекаемого англичанами. Несмотря на свою знаменитость, летчица Хелене Райч – не та фигура, которая могла бы заинтересовать премьера Черчилля и британские спецслужбы. Случайное нападение партизан? Но тогда Хелене Райч, напротив, слишком знаменита, чтобы на территории протектората ее могли отпустить без охраны – опять-таки камень в огород Гиммлера. А кроме прочего, какой удар по легенде о полной лояльности чехов рейху. Какой шум поднимет Геринг! Гиммлеру тогда придется несладко. Придется оправдываться, что-то выдумывать, кого-то убить или сжечь ненароком, якобы виновников. А вдруг по нелепому случаю всплывут нежелательные детали? Геринг же не упустит свой шанс вернуть себе расположение фюрера и опорочить СС. Рейхсфюрер, конечно же, отлично понимает все это. А значит, Хелене нечего бояться в Праге, во всяком случае, со стороны гестапо. Она может открыто игнорировать Далюге и Франка. Они даже не посмеют без особой надобности напомнить ей о своем существовании. Знают, что без поддержки рейхсфюрера бороться с Герингом для них – гиблое дело.

Ну, вот и Прага. Два готических шпиля, вознесшихся к небу. С древних пор люди, не знавшие грамоты, определяли по шпилям города, встречающиеся на пути: один шпиль – Вена, два шпиля – Прага. Почти два года с трагического для нее июня 1942 года Хелене не бывала здесь. Но в душе она не расставалась с этим городом ни на секунду. Город звал ее. Сюда стремилось ее сердце. Измученное, разбитое, разорванное, оно на мгновение перестало стучать, когда она узнала, что опоздала – все кончено. Тот, кого она любила, умер. Осталась Прага, остались воспоминания и боль, не утихающая со временем. Ее не может заглушить даже тот, кто теперь рядом с ней, красивый, молодой, знаменитый, любящий страстно и искренне. А она? Она по-прежнему стремится к прошлому, она живет воспоминанием, и только воспоминания дарят ей уже почти забытое ощущение счастья. Счастья, которого не вернуть и не повторить. Почти два года мыслями и чувствами своими она стремилась в Прагу и боялась приезжать. Она, которая привыкла видеть смерть и не раз встречалась с ней в сражениях, которая хоронила лучших из лучших и не теряла присутствия духа в тяжелейших ситуациях, часто выпадающих командиру на войне, твердая, жесткая, хладнокровная, она боялась снова увидеть то место, где произошло убийство, перевернувшее ее жизнь. Нет, это было невыносимо. Она боялась, что не выдержит. Не выдержит осознания, что он мертв, все кончено, ничего не исправить. Он ушел навсегда. Но все же зов сердца оказался сильнее. Воспользовавшись вызовом в Берлин, она по пути прилетела в Прагу. И вот, на закате короткого зимнего дня она стоит на том роковом повороте улицы в Холесовичах, ведущей с вершины холма вниз, к Пражскому граду. Тогда город был оцеплен эсэсовцами и ей не позволили посетить это место. Теперь же оно почти пустынно. Позвякивают, проезжая мимо, трамваи. Год назад напротив трамвайной остановки, где Гейдрих упал рядом с искореженным автомобилем, власти протектората установили его мраморный бюст. Он не понравился Хелене. Бюст был выполнен формально – обычный слепок с посмертной маски. Хелене не увидела в нем ни единой знакомой черты, которую любила. С пьедестала на нее смотрело лицо совершенно чужого человека. И застывшие по краям часовые на каких-то нелепых каменных подставках! Интересно, кто выбирал проект? Неужели Лина? Выходит, она совсем не знала своего мужа. Звякнув колокольчиком, рядом остановился трамвай. Несколько пассажиров сошли с подножки и заспешили по своим делам. Вечерело. Последние лучи заходящего солнца скользнули по бледному лицу женщины в офицерской шинели Люфтваффе с погонами полковника на плечах. Вот уже более часа она стояла на повороте в Холесовичах, прислонившись спиной к каменному столбу ограды парка и крепко схватившись руками в черных перчатках за холодные, посеребренные инеем прутья. Безмолвно смотрела перед собой застывшим, неподвижным взглядом, не обращая внимания на оглядывавшихся прохожих и проезжавшие трамваи. Проходя, немецкие патрули отдавали ей честь, менялся караул у постамента. Но она словно не замечала ничего вокруг. Наконец один офицер подошел к ней и спросил, тронув за рукав: