Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

— К сожалению, этой возможности у меня больше не будет, господин генерал, потому что с 1 января 1943 года я переведен обратно во фронтовую часть! — Виссе разочарован тем, что генерал реагирует на это холодно и, видимо, без тени сожаления.

— Могу ли я оказать вам какую-либо любезность? Где расположено место вашей службы?

— В Городище, господин генерал!

— Это почти пятнадцать километров отсюда! Вам есть на чем доехать?

— Нет, господин генерал!

— Я дам вам мой «ситроен» и пятнадцать литров бензина! Это не любезность, а дружеская услуга. Вы можете остаться у нас на Новый год и поехать в Городище 1 января! Когда вы получили известие о переводе?

— Вчера, господин генерал!

— Я мог бы лично у Паулюса отменить ваше назначение или, по крайней мере, отсрочить его.

— Так точно, господин генерал!

— Тогда почему вы сообщаете мне об этом только сейчас?

— Все должно идти своим чередом, господин генерал!

— Я еще мог бы что-то сделать для вас. — Генерал берет трубку телефона.

— Я прошу господина генерала не делать этого!

— Вам что, не нравится у нас!

— Мне нигде еще не нравилось служить так, как у вас, господин генерал, и я очень привязался к моим румынским товарищам. Особое уважение…

— …Вы питаете ко мне! — набрасывается Татарану на капитана. — Уж не ожидаете ли вы от меня, что я скажу, что полюбил вас, как своего сына, и мне жаль, что вы меня покидаете, и мне будет вас не хватать?

Виссе ошеломлен. Прежде чем он может что-то ответить, генерал резко поворачивается к нему спиной и говорит с ледяной горечью:

— Спокойной ночи, господин капитан!

В новогоднюю ночь Виссе пробирается по насыпи к вокзалу в Басаргино, чтобы попрощаться с майором Балтатеску.

Высокий, всегда улыбающийся майор приглашает Виссе встретить Новый год с ним вместе за стаканом пунша. Балтатеску был дипломатом и почти до самого начала войны работал в румынском посольстве в Москве.

Он относится к Паулюсу иначе.

— Генерал-полковник Паулюс, в принципе, человек со строжайшей моралью и настолько наполнен устаревшими моральными нормами, что вытерпит адские муки и погибнет в своих оковах, потому что от него требуют разрыва с буржуазным мировоззрением, почти пиратства!

Немцы давно уже являются оседлым и трудолюбивым народом со строгим порядком и правилами общежития на тесном пространстве, а не нацией завоевателей. Гитлер должен был учесть это. Он собрал вокруг себя отщепенцев, авантюристов и банкротов, уничтожил корни немецкого народа и привел его в русскую ночь на погибель.

— А как вы считаете, господин майор, каковы перспективы здесь, в Сталинграде?

— Самое лучшее — пойти в русский плен!

— А остальные похуже?

— Умереть с голода, замерзнуть, погибнуть или застрелиться!

— Поскольку русский плен означает такой же шанс на верную и, возможно, мучительную смерть, это означает, что самое лучшее в решающий момент — пустить себе пулю в лоб?

— Я этого не сделаю! — майор встает и кладет обе руки на плечи Виссе. — И ты этого тоже не сделаешь, парень! Уже с учетом своих западных союзников русские будут прилично обращаться с немецкими и румынскими пленными, что хоть в какой-то степени будет соответствовать международной конвенции Красного Креста. Это значит, что надо сразу после попадания в плен, в первом сумбуре, втянуть голову в плечи и продержаться, пока не попадешь в нормальные условия лагеря. Всюду есть бестии, которые упиваются кровью, но, слава Богу, есть еще больше людей, которые могут тебе и помочь!

Ровно в 12 часов вдруг раздается свист, и перед окнами вспыхивает яркое пламя. Балтатеску и Виссе вскакивают. Тысячи трассирующих пуль всех цветов поднимаются ввысь с запада. Виссе словно наэлектризован, мгновенно в готовности, чувствует в себе силы пройти через все. «Армия прорывается на запад!»

Балтатеску качает головой и показывает на огромный фейерверк, который, подобно огромной змее, тянется с востока на запад, с юга на север, по всей линии фронта Окружения, с Волги, из города, в бесчисленных сверкающих очередях к небу.

— Вы что, не знаете? — спрашивает Балтатеску и показывает на световой занавес, который, высока поднявшись вверх, теперь опускается над румынскими окопами. — Это новогодние колокола Сталинграда! Пока есть свет, есть надежда — в этом смысле желаю вам счастья в Новом, 1943, году! — Он обнимает Виссе и целует его в обе щеки. — Да хранит тебя Бог, друг мой!

Через пять минут все это волшебство исчезает, и снова опускается темная ночь. Виссе соскальзывает вниз по запорошенной снегом насыпи.

Следующим утром Виссе разбужен грохотом распахнувшейся двери — и, спотыкаясь, в бункер вваливается человек, ударяется о стену и, отскочив от нее, падает на стол.

Виссе одним движением опускает ноги на пол и садится на топчан. Мёглих, болезненного вида, нервный, обычно очень замкнутый офицер, кажется, совсем потерял рассудок. Он абсолютно пьян.

— Ссссс… — он крутит на столе тарелку и подражает при этом звуку пропеллера. Крутя тарелку левой рукой, он машет носовым платком, зажатым в правой. — Прощай, Сталинград, мы улетаем, улетаем! Ха-ха! — ликует он. Тарелка со звоном разлетается вдребезги на полу. — Что за дерьмо — разбилась, проклятая! — Теперь только он начинает воспринимать Виссе. — Доброе утро, господин Виссе! С добрым утром и с Новым годом! Желаю вам здоровья! Может быть, вы плохо понимаете, господин Кислятина!

— Доброе утро, господин майор! — С пьяными следует обращаться очень бережно и не раздражать их!

— Слушайте, Виссе, но вы много упустили! Это была ночка потрясающая! Столько я в жизни никогда не пил, и причем все подряд. Вино, шнапс, шампанское, все лучшие сорта! Еще одну и еще одну потом! А холодные закуски, бутерброды! Я опять жрал — так, что чуть не лопнул? Вы, а ну-ка встать, капитан Виссе, когда я с вами разговариваю. Можете только, как следует наподдать ребятам, если они что-то напортачат! Вы же должны быть во фраке! Наступают паршивые времена! Фюрер дал нам слово, что вытащит нас отсюда, понятно?

— Так точно, господин майор!

Мёглих, качаясь около стола, еле удержался, чтобы не упасть, и снова выпрямился.

— К нам идет целая танковая армия с «пантерами» и «тиграми!»

«Понятно, значит, эта бессмыслица зацепилась и в штабе 4-го армейского корпуса, и все напились, чтобы в это поверить».

— Я действительно набрался! Прошу прощения! Все в порядке, ик!

— Тогда прошу господина майора принять на себя командование дивизионной связью.

— Ну хорошо, ну хорошо, мой дорогой. Виссе! Вы сами виноваты в том, что вам приходится уехать. Сейчас героев утаскивают даже из штабов! Разумеется, сначала берут из списка молодых маршевиков, прошедших обучение! Тем не менее, слушайте, Виссе, у вас была масса покровителей, я могу сообщить вам тех, кто мог бы помочь вам остаться в тепленьком местечке. Если бы вы вчера приняли приглашение и пили с нами, то остались бы у нас. Теперь нужно держаться всем вместе.