Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

— Там, где есть мы, русским приходится так же, — говорит обер-вахмистр. — Пехотинцы впереди — самые несчастные. Они уже несколько месяцев борются с Иванами в развалинах. От восьми дивизий осталось немного: все сожрал Сталинград. Еду разносчики приносят только ночью.

Мне повезло: после ранения в икру ноги у меня была возможность получить замену, и я снова могу служить здесь, где нам все-таки получше. Наш фельдфебель разрешает нам жарить по куску мяса в день на брата от забитых лошадей, и, кроме того, оттуда, из тыла, мы получаем с командного пункта дополнительно по 120 граммов хлеба. Тем не менее, мы голодаем, и будет еще хуже. Вот наш сверхумный химик, Лахмайер (и указывает на длинного, худого ефрейтора в очках в проволочной оправе и лицом гнома) подсчитал, что мы получаем в день около 550–600 калорий… Сколько калорий необходимо для минимального питания?

— 1700 калорий, господин обер-вахмистр, тогда наступает небольшое насыщение!

— Вот видишь! Отбивная каждый день, с жареным картофелем и кислой капустой мне понравилась бы больше, чем 1700 калорий.

— И как самое лучшее лекарство сохраните юмор, он просто необходим!

— Это уж обязательно, господин капитан!

— Тогда, так держать! Даже в обозе, который стоит в сосновом лесу, люди все еще надеются на чудо! Пока они могут надеяться, они несгибаемы! — отвечает Виссе.

От обоза осталось немного: фельдфебель с учетчиком и тремя солдатами в качестве писарей для всех служб. Все остальные были призваны в штурмовые роты.

Еще остались три лошади. Каждый день фельдфебель настаивает на том, чтобы забить этих трех лошадей, прежде чем они околеют от голода.

— Тогда мы ничего с этого не поимеем! — считает он и совершенно прав. — Мы больше не будем далеко продвигаться в упряжке!

Вот уже несколько месяцев батарея почти не несла потерь. Из-за откомандирований в штурмовые части личный состав поредел и составляет восемнадцать человек.

Тем не менее, людям приходится здесь значительно лучше, чем солдатам на фронте в кольце окружения, которое непрерывно подвергается нападениям русских, чтобы затянуть его еще сильнее. На Северном и Западном фронте частично выбитые со своих устроенных позиций и не успев окопаться, они лежат при тридцати градусах мороза на снегу, в непрерывном бою и получают еще худшее питание.

Раненые и обозники, прибывшие из Питомника, рассказывали, что 76-я и 113-я пехотные дивизии были страшно разбиты, а также и на 60-ю мотопехотную, как и на 16-ю и 24-ю танковые, дивизии противник совершает непрерывные атаки на крайних северных позициях.

Аэродром Питомник является истинным сердцем армии и также ее центром связи. Летчики рассказывают, как точно проходят фронты, потому что там Иваны открывают мощный противовоздушный огонь.

Здесь встречаются также и водители, которые возят раненых и продовольствие со всего «котла» и обмениваются новостями, сразу же распространяющимися на все позиции. С конца декабря новости огорчительны и лишают последней надежды.

С тех пор, как «пластинка» о деблокировании не срабатывает, всюду распространяется слух о том, что некоторым удалось под Великими Луками пробиться на запад и вместе с несколькими танками достичь собственных позиций. Виссе охотно поверил бы в это, потому что он сам постоянно думал о побеге. Но для него было слишком очевидно, что это была намеренная ложь командования армии.

Каждая попытка попасть в русский плен наказывалась смертью. С теми, кто перебегает к русским, говорилось в приказе по армии, в пропагандистских целях обращались хорошо, хорошо кормили и снова отправляли обратно, чтобы они уговорили своих товарищей к переходу к русским. Тот, кто позволяет Советам использовать себя в этих целях и снова возвращается в «котел», не может рассчитывать на пощаду.

Лозунг остался прежним: Сталинград необходимо удержать до тех пор, пока совершится деблокирование, или пока не будет дан приказ о прорыве, и если фюрер прикажет, то в Сталинграде следует и умереть за Германию!

Солдатам вбивают в голову, что Советы не берут пленных и каждого, кто попадает им в руки, допрашивают и убивают после страшных пыток. Тот, кому повезет попасть в лагерь в тылу, становится рабом у Советов и погибает на работах в шахтах и болотах от истощения, голода, болезней и ужасного климата.

Командиры должны были сразу отделять от других тех солдат, которые переходили через фронт. Эти солдаты рассматривались как дезертиры. Войска были предупреждены о том, что дезертиры при быстрой процедуре суда, без предоставления дела в трибунал, приговариваются к расстрелу. Смертная казнь угрожала и тем, кто брал сброшенные продуктовые резервуары. Фельджандармы расстреливали на месте тех солдат, кто покушался на эти продукты.

Виссе уже три дня в батарее и вот снова навещает для доклада командира части, майора Гольца, и не может найти общего языка с этим майором. С приятным, равнодушным лицом, голубыми глазами и коротко остриженными, светлыми волосами «ежиком» Гольц является воплощением германского офицера.

В общении он ограничивается чисто служебными вопросами, ни слова больше и ни слова меньше. Сегодня, когда он не волнуется, ему не горячо и не холодно, не дружелюбен и не недружелюбен, только сух, словно солома. Ни тени юмора, ни тени волнения, понимания или даже сердечности. При соблюдении строго предписанных служебных обязанностей он всегда подчеркивает разницу в звании между собой и другими офицерами.

Будучи сам несколько месяцев назад командиром батареи, теперь, как рассказывают Виссе, он прекратил малейшие человеческие контакты с офицерами и солдатами и стал для них только начальником и командиром части. Неужели он боится, что не сможет утвердить свой авторитет другим способом? В него вбили человека-господина. Господина он выставляет напоказ, но ему не хватает уверенности при командовании и, прежде всего, в действии.

— В ближайшее время я хочу убедиться в том, что вы командуете батареей так, как я требую этого, — говорит этот показной господин.

На это Виссе вынужден просто улыбнуться: ломать себе голову из-за этого парня? «Да черт с тобой! — говорит себе Виссе. — Ты мне не нужен!»

Этим вечером Виссе заходит на передовой наблюдательный пункт. Кремера, который не отходит от Виссе ни на шаг, он берет в качестве разносчика еды, и Иван, самый понятливый из русских, показывает им путь вдоль телефонной линии. Разумеется, его зовут иначе, но в батарее, еще когда он перебежал на Украине, его все стали называть Иваном. По профессии он учитель, из Ростова. Он никогда не был большевиком. У его родителей когда-то был дом под Одессой, в котором он вырос. Их раскулачили, хозяйство перешло в колхоз, и семья переехала в Ростов. Иван надеется, что немцы освободят Россию от большевизма.