Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

Через Нарву, Петергоф, Ораниенбаум мы все дальше и дальше продвигались вперед в самый центр русской зимы. В дремучих лесах южнее Ладожского озера мы глубоко окопались и оборудовали опорный пункт. Мороз был свыше сорока градусов. Все окоченело. Лошади замерзли на убийственно холодном, ледяном ветру. Я заказал для тебя зимнюю одежду — ты же, рассвирепев, изодрал ее в клочья. Под твоей лохматой шерстью вырос густой зимний подшерсток, и ты был единственным, кто от удовольствия кувыркался в снегу. Нас сняли с занимаемых позиций, и мы мечтали об отапливаемом лагере отдыха, но вместо этого, преодолевая любую стужу и снега, совершили невероятно суровый зимний марш через Волховстрой, чтобы перейти в наступление на Тихвин. Из 170 человек нас осталось всего 29, когда я получил приказ пробиться с остатками людей, лошадьми и транспортом. Тем, что эта почти безнадежная операция удалась, мы обязаны не в последнюю очередь твоей глубокой неприязни ко всему, что пахло русским, и твоему свирепому предостерегающему рычанию.

Может, ты был моим ангелом-хранителем в облике пса?

Перед Рождеством, во время атаки русских, когда мы, пехотинцы, обороняли штаб дивизии, меня ранило.

Рождественский сочельник 1941 года мы оба встречали в санитарном поезде, который шел в Восточную Пруссию. Ты устроил такой спектакль, что мне разрешили взять тебя с собой. В новогоднюю ночь 1941–1942 года ты был у матери и сестры в Вене и приходил навещать меня в лазарет.

Попасть в число солдат пополнения в Голландию, а потом на курсы командиров соединений во Францию тебе уже не удалось: не пустили, и потому у тебя до сих пор нет воинского звания, глупенький, бедный ты пес, а ведь в Вене тебя чуть не призвали в вермахт на военную службу.

На какой-то миг я заскочил домой, и ты, обезумевший от радости, снова отправился со мной на фронт.

Да, это была настоящая собачья жизнь. Чистокровный охотничий пес — и не испытать никаких охотничьих радостей, разве что вспугнуть пару тощих кошек!

А теперь? Вероятно, самым удачным выходом из положения было бы — если б я только смог! — пристрелить тебя…»

Не так уж они и плохи, эти старые немецкие офицеры-тыловики, на которых мы, молодые, посматриваем свысока и над которыми посмеиваемся. То, что нам еще предстоит, для них уже пройденный этап: Лангемарк и Верден.

Столы покрыты льняными скатертями. Ординарцы щеголяют в белых тиковых кителях. Один старый капитан раздобыл даже бумажные салфетки. Все свежевыбриты и причесаны, одеты с иголочки, и у всех праздничные лица. Лишь на следующий день Виссе узнает, что ради него они до последней капли опустошили все запасы вина, шнапса и ликера.

Они гордились им и тревожились за него. Изо всех сил старались развеять его мрачное настроение, пока он не начинал смеяться вместе с ними. Они по-отечески опекали его — ведь матери были так недосягаемо далеко, — и Виссе охотно верил, что и они в бытность молодыми парнями были такими же удалыми и смелыми. И они старались напоить его, чтобы отвлечь от грустных мыслей.

Однако, когда командир сломал горлышко бутылки сухого «Хенкеля» и наполнил бокалы, все еще держались на ногах. Поднимали бокалы до уровня второй пуговицы мундира: «Да здравствует Германия!»

Некоторое время так все и шло. Стакан пива, стакан шнапса, стакан пива, стакан шнапса — и пение. Д-р Ки-зеветтер аккомпанировал на фортепьяно, пока не упал носом на клавиши и не занял позицию рядом с табуреткой.

Хотя еще было абсолютно темно, но уже наступило утро, когда Виссе вместе с Харро выбрались на свежий воздух, чтобы сделать несколько кругов вокруг казармы.

— Фриц, ты пьян, — блаженно вздохнул он.

Холод и свежий ночной воздух разогнали пьяные видения и несколько отрезвили его.

Он планировал исчезнуть еще до полуночи, чтобы вновь навестить Катю, а теперь было уже половина пятого, и она наверняка крепко спала, возможно, с майором — ну, ничего! Он упрямо твердил себе: «Она еще не знает Харро! Она должна с тобой познакомиться, но если ты не понравишься ей так же, как я, то она останется у меня в проигрыше!»

Харро был вовсе не в восторге, но обер-лейтенант чуть ли не бегом проделал весь длинный путь, и Харро, недовольный и невыспавшийся, бежал за ним.

И вот они оба перед воротами ее дома. Все такое чужое, и Катя недостижимо далека.

Да и что ей какой-то немецкий обер-лейтенант, который был ее врагом! Она — русская девушка, и сны ей снятся русские.

Прощай, Катя, русская девушка!

Несколько старых украинцев, которые уже вышли на улицу, приветливо улыбаются ему, тепло здороваются — завоевывают его сердце.

Старуха, с которой он поздоровался первым: «Доброе утро, мать!» — останавливается, осеняет крестным знамением его лицо и говорит:

— Да хранит тебя Господь, сынок! — Ну а ты, Петр, не хочешь ли ты на фронт?

Петр вздрагивает. Он тщательно складывает белье и не смотрит на обер-лейтенанта.

— Война еще не скоро кончится! Русские в Сибири очень сильны. Германский вермахт слишком маленький. Я не хотел бы быть солдатом, но вместе с обер-лейтенантом на фронт пошел бы!

— Не бойся, Петр, я же все равно не могу тебя взять с собой!

— Петр никс страх!

— Я тебе дам свой адрес, а после войны ты напиши мне, если тебе что-нибудь понадобится!

Петр не благодарит и делает пренебрежительный жест рукой, чтобы выразить, насколько бессмысленно все это. Ему-то виднее. Ведь он живет в стране, где человек — это ничто, которое можно передвинуть куда угодно. Приходит приказ и, будь добр сию же минуту все бросить, что нажил. Перекинул через плечо котомку — и давай, жми туда, куда прикажет Сталин.

А бабушка, мать и ребята останутся в деревянном доме с крошечными окошками и большой кирпичной печью посреди хаты. Уйдет человек — и не вернется. Может, когда-нибудь хоть письмецо пришлет из Архангельска или Уральска. Велика Россия.

Петр доволен. Обер-лейтенант добился, чтобы украинец помогал ему теперь по кухне. У здания штаба собрались несколько офицеров, чтобы попрощаться с командиром.

Носбергер на короткое время отпросился с дежурства. Он не отпускает руку Виссе. За два месяца, что пробыли вместе, они хорошо сдружились, и каждый знал о другом все. Носбергер тоже рад. Нежданно-негаданно он получил новое назначение — командиром противотанковой роты 71-й пехотной дивизии в Сталинграде.

— Будь спок, мы наверняка еще увидимся, — говорит он с надеждой.

Все шло хорошо, как вдруг — уши, спина и хвост — одна мчащаяся стрела — летит Харро. Виссе ведь запер собаку. Он смотрит на Носбергера. Конечно, это Носбергер выпустил пса.

— Возьми Харро с собой — ты же не можешь без него! — умоляет он за собаку.

— Может, мне удастся сделать так, чтобы его привезли мне потом!