Филипп Капуто - Военный слух

И я рассказал ему о выходных в Токио и той наполовину русской японке, с который мы жили в «Палас-отеле». Звали её Аяко, работала она барменшей в Йокосуке, и перед самой посадкой на поезд до Токио она обернулась ко мне и сказала: «Фил-сан, я проведу с тобой два дня, а ты мне платить не будешь. Я буду тебя любить два дня, а потом я не буду тебя любить».

— Бог ты мой, так ты за бесплатно всё получил? — спросил Тестер. — И всё равно вернулся?

Леммон покачал головой, сдавая карты. «Гос-с-поди, мне бы так, я б там до сих пор сидел. Я ж говорю: что они со мной сделают? В гранты переведут и во Вьетнам отправят?»

— Начать с того, Глен, что могут в тюрягу упечь.

— Херня, в тюряге лучше, чем здесь. В тюряге не убивают.

— А я вообще-то не планирую погибать. В полку всё равно навряд ли убьют.

— Ты что, про Салливана не слыхал? Погиб он.

Я сразу же представил себе Салливана. Как он — высокий, сухопарый, на вид моложе своих двадцати двух лет, протягивает мне сигару. Я был тогда в здании блокпоста ещё французской постройки и разглядывал рисовые чеки через бинокль. Салливан, вытянув руку до отказа, подавал мне сигару. Он улыбался, и от улыбки по пыли, запёкшейся на его лице, шли трещинки. «Слышьте, лейтенант, — сказал он, — я только что от своей старухи из Пенсильвании письмо получил. Мальчик родился». Это было в марте или начале апреля, когда батальон ещё стоял на периметре вокруг аэродрома; и, представив себе Салливана, каким он был в тот день, я почувствовал, как что-то во мне начало стягиваться, всё туже и туже, покуда мне не показалось, что сейчас лопнет.

— Как? — спросил я.

— Снайпер снял. Там не простой конговец из карабина бахал. Умелец просто. Мы засели к югу от Сонгтуйлоан, у реки Сонгьен. Пекло неимоверно, и Салли вызвался сходить с фляжками за водой. Как только он спустился к речке, тот снайпер пулю-то и выпустил. Мы так думаем — была у него русская винтовка с прицелом, потому что он снял Салливана с первого выстрела. Пуля с одной стороны зашла, с другой вышла. Протаранила в нём обалденную дырку. Он, наверно, на землю уже мёртвым упал.

Я спросил, когда это произошло, и почувствовал себя как дезертир, когда Леммон сказал: «Через несколько дней после твоего отъезда». Дело не в том, что от моего присутствия что-то изменилось бы; я просто чувствовал, что должен был быть тогда с ними.

— Три роты были задействованы в операции в масштабах батальона, — продолжал Глен. — Тебе ещё повезло, что ты её не застал, потому что всё там пошло через жопу. Ингрэму тоже досталось.

— Не убило, но ранение у него очень тяжёлое. Пуля попала в спину и разворотила позвоночник, по-моему. Последнее, что слышали — менингитное заражение пошло, и он теперь в инвалидной коляске. По-моему, он сейчас в госпитале где-то в Теннеси, недалеко от родного города. Может случиться, ходить больше не сможет.

И тут я представил себе Ингрэма — здоровенного мужика грудь колесом, как он широкими шагами выходит с камбуза утром в день первой операции роты, могучей походкой, напевая густым баритоном, и эмоциональная струна во мне снова натянулась и оборвалась. Я почувствовал, как она обрывается — так же явственно, как можно ощутить, как ломается кость или рвётся сухожилие; а затем осталось лишь холодное, болезненное ощущение пустоты под ложечкой. Ингрэм — калека, Салливан убит. Смерть. Смерть. Смерть. Я много раз слышал это слово, но не понимал до сих пор, что оно значит.

— А главное, — продолжал Леммон, — Ингрэм сам напросился. Ингрэм, чёрт бы его побрал… Ты ведь знаешь, каким он был. Думал, что ничто его не возьмёт, потому что он такой здоровый и крутой. Как раз после того как подстрелили Салливана, кто-то заметил снайпера в зарослях у деревни Дуйенсон. Дотуда далеко было, поэтому мы стали стрелять в него из 3,5-дюймового [57] 88,9-мм РПГ М20 — АФ . Пустили «Вилли-Питера» [58] «Willy Peter», «WP» — от «White Phosphorus», белый фосфор. Граната, снаряженная белым фосфором — АФ , тут-то всё через жопу и пошло.

— С пары ганшипов [59] Вертолётов огневой поддержки — прим. переводчика заметили ту ВП, и, скорей всего, решили, что мы обозначили цель для налёта. Они начали летать над деревней на бреющем, ракетами стрелять. В одном из моих отделений услышали, как там начали вопить и плакать женщины и дети, и мы двинулись туда, чтобы вытащить их оттуда. Прямиком в засаду угодили. По нам ударили с трёх сторон. А Ингрэм расхаживал себе как на учениях. Я сказал ему, чтоб он пригнулся на хер. А он говорит: «Я сержант морской пехоты, сэр, и на брюхе ползать не намерен». Как тебе такая вот херня, Фил? Ну и заполучил он в спину, а потом моему радисту руку на хер разворотило. В общем, вошли мы в деревню, чтоб спасти тех гражданских, но заставить «Хью» прекратить огонь мы не могли. Они стали летать на бреющем над нами и бить по нам ракетами. То ещё ощущение, когда по тебе с воздуха свои же бьют…

Леммон рассказал, что и эвакуация раненых была тот ещё кошмар. Посадочная площадка находилась под пулемётным огнём противника, и вертолёты-медэваки сесть не могли. Тогда Галлардо, капрал из 1-го взвода, выбежал на площадку и стал наводить чопперы ручными сигналами. У него фляжки с бедра посбивало, пули били в землю у него под ногами, но он оставался на месте, пока не сели «птички», и пока не загрузили раненых.

— Всё это время тело Салливана лежало там же. Шкипер [60] Командир подразделения (сленг) — прим. переводчика не мог смотреть на него и прочих. Как я сказал, в Салли была страшная дырка, в груди сбоку. Та пуля из его внутренностей месиво сделала, и Питерсон был реально не в себе. Он просто развернулся и ушёл оттуда, чтоб на него не смотреть.

— Ну, так оно и есть, — сказал я. — Эту роту он реально любит.

— Ага, — ответил Леммон, — даже перебирает со своей любовью, по-моему.

Мы поговорили о прочих делах. Потом я забрал свои вещи и вышел. На улице я наткнулся на Колби.

— Привет, лейтенант Капуто, — сказал он. — Пришли посмотреть, как простые люди живут?

— Да когда уж вы все отвяжетесь? Я на штабную службу не просился.

— Я знаю, сэр. Про сержанта Салливана, наверное, слыхали уже?

— Только что узнал. Мистер Леммон только что рассказал.

— В общем, сэр, этого было не миновать. Жаль, конечно, что выпало это на долю Салли.

— Ага, сочувствую и всё такое. Ты мне как-то сказал, что всех заставишь посмотреть на первого павшего на поле боя. Заставил, сержант Колби?

— Конечно, нет, сэр.

Казмарак отвёз меня обратно в штаб полка по извилистой грунтовой дороге. Солдаты выстраивались на вечерний приём пищи. Есть мне совсем не хотелось, но я всё равно пошёл в офицерскую столовую. Больше заняться было нечем. Столовая была роскошная — по сравнению с теми, к которым я привык. Две палатки, рассчитанные на отделение каждая, были состыкованы и натянуты поверх каркаса из брусьев два-на-четыре дюйма. Для защиты пищи штабных офицеров от пыли и насекомых висели занавески, пол был фанерный, а три стола стояли буквой «П». К одному из брусьев был приколочен герб полка — чёрный щит с красно-белой тройкой поверх штыка, и прикреплено знамя полка, на котором провозглашалось: «Третий полк морской пехоты. FORTES FORTUNA ADJUVAT». По контрасту с очень демократичной атмосферой, присущей столовой стрелковой роты, в полковой всё было в строгом соответствии со служебной иерархией. Места за П-образным столом распределялись по рангу. Командир полка полковник Уилер и начальник штаба сидели во главе стола. Далее шли майоры, потом капитаны, потом лейтенанты, а места на концах были оставлены для вторых лейтенантов. В штабе нас таких было только два человека, а поскольку второй был неизвестно где, ел я в одиночестве.