Лев Корнешов - По следам легенды

Смотрят печально на переселенцев Олекса и Юлиус, видят, как плачут дети, сутулятся старики. Здесь же стоит слепой музыкант со своей внучкой Маричкой. Гомон привокзальной площади перекрывают печальные звуки скрипки, и звучит песня:

— Тысячи людей покидают наш край, — сказал Олекса Фучику, — уезжают в неизвестность. Бегут отсюда от голодной смерти, чтоб встретиться с нею за океаном…

— Мне переселенцы напоминают израненных, измотанных журавлей, которые отбились от своего ключа, — задумчиво проговорил Юлиус.

— Как в «Фата моргана» у Коцюбинского: словно калеки-журавли… И такие же несчастные… Здесь, наверное, и мои земляки есть. — Олекса всматривался в привокзальную площадь, выхватывая из этого человеческого муравейника лица людей, сцены разлуки.

— Вуйко! — окликнул он пожилого гуцула у ближайшей подводы — тот слезно и тяжело прощался с лошадью. — Где люди из Ясиней?

— Та-ам, — гуцул указал на край площади.

Переселенцев было много. Вербовщики специально собирали большие партии, чтобы расходы на дальнюю дорогу были меньшими.

— Эгей, Ясиня! — выкрикнул Олекса во всю свою молодую силу.

— Здесь! — откликнулись издали.

Олекса и Фучик шли в толпе, и обступали их со всех сторон нищета, отчаяние, безысходность. Наконец нашли переселенцев из Ясиней, и Олекса обнялся с односельчанами. Здесь были и совсем молодые люди, его сверстники. Они обступили земляка.

— Это мой друг, журналист из Праги, — представил Олекса Юлиуса Фучика.

— Что, пан журналист любопытствует, как люди нищету на беду меняют? — спросил молодой переселенец в кептаре [3] Кептарь — гуцульская, верхняя одежда. , перетянутом широким кожаным поясом — чересом.

— Товарищ Фучик пишет по правде, — строго сказал Олекса.

— Раз тебе он товарищ, то и нам не чужой человек. — Взгляды у переселенцев стали более доброжелательными.

Все собрались в круг, ждали, что еще скажет Олекса, который был, как и они, с гор.

— Зачем уезжаете, люди добрые? На кого горы наши покидаете? — спросил Олекса.

Площадь и все, кто был на ней, слушали печальную песню:

— Горы наши, — продолжал Олекса, — хоть и из камня, но живые, им силы нужны, чтобы стоять вечно! Без людей они поседеют, рухнут, осядут в землю…

— Правильно говоришь, Олексо, — ответили ему, — только что делать?

— У меня убогий шмат земли за долги забрали…

— У меня хату в казну отписали..

— Мои детки у порога хаты голодную смерть встретили…

— Да знаю я, что не от сытости за моря-океаны бежите… Только что найдете вы на чужбине? В Америке хорошо тем, у кого капитал имеется, доллары. Там этому богу молятся. А вы своих богов везете, — указал Олекса на иконы. — Тяжко будет богам нашим древним, русинским, из чужих углов на вашу беду смотреть!

— То правда, Олексо! — зашептались переселенцы. — Только что делать? Здесь конец известный. А там — вдруг повезет… — сказал пожилой лесоруб.

Олекса и Юлиус попрощались с переселенцами, пошли к вокзалу. За ними, словно тень, брел сквозь толпу человек, одетый в одежду явно с чужого плеча.

— Кажется, нас провожают? — заметил его Юлиус.

— Бис с ним, — засмеялся Олекса. — А вот их, — он указал на табор переселенцев, — жалко, ох как жалко!

— Придет время, — твердо сказал Юлиус, — и иной станет этот край, эта земля. Для того живем!

— Для того живем… — повторил Олекса.

По перрону вокзала быстро шла, почти бежала девушка с цветами.

— Еле успела! — перевела она дыхание. — Это вам, товарищ Фучик, — протянула она цветы Юлиусу.

— Познакомься, Юлек, — представил ее Олекса. — Сирена тоже журналистка, работает в нашей партийной газете.

— Значит, Сирена… — весело заулыбался Фучик. — А мою жену зовут Густой! — Юлиус вскочил на ступеньки вагона.

Поезд тронулся, и Юлиус взмахнул рукой на прощание:

— Скоро снова приеду!

Начальник полиции просматривал донесения агентов в пухлой папке. Взял одно из них, отчеркнул красным карандашом… «Юлиус Фучик»… Нажал на кнопку звонка.

— Позови Будяка, — приказал вошедшему офицеру.

Будяк, бравый хлопец, тот, что «провожал» на вокзале Олексу и Фучика, появился немедленно.

— Твое сочинение? — показал ему бумагу начальник полиции.

— Так точно, господин полковник, — подтвердил Будяк.

— Где сейчас Фучик?

— Отбыл в Прагу вечерним поездом, — доложил Будяк.

— Кто провожал?

— Этот новый редактор «Трудящейся молодежи» и дивчина из «Карпатской правды». Ну и мы, как положено… в стороне постояли, — ухмыльнулся Будяк. — Провели пана коммунистического публициста с почетом…

— Чего он к нам приезжал?

— Не установили.

— Остолопы! — Полковник быстро выходил из себя. — Навели справки о новом редакторе комсомольской газеты?

— Так точно, — тянул Будяк. — Партийная кличка — товарищ Олекса. Родом из Ясиней. Старший брат коммунист. Олекса закончил горожанскую школу в своем селе, потом торговую в Мукачеве. Выезжал года на три в Европу, чтобы, значит, коммерцией заниматься.

— Чем-чем? — удивился полковник. — Да ты еще глупее, чем я думал! Уехал в Европу, торговал неизвестно чем и с кем, а вернулся красным журналистом и редактором газеты…

— Про то не подумали, — растерялся Будяк.

— Так думайте, для того вас кормим и выпить даем. Теперь вот что: взять этого «товарища» Олексу под постоянный надзор, пусть наши люди по пятам за ним ходят, в спину ему дышат. И прятаться им особенно не надо, мы — власть здесь, имеем право. Ясно?

— Куда ж яснее, — ощерился в улыбке Будяк. — Чтоб испугался, значит…

Полковник тяжело задумался. Будяк почтительно молчал.

— Неспокойно в крае, — проговорил начальник полиции, — забастовки, демонстрации, к коммунистам тянутся уже не только рабочие, но и крестьянство, лесовики, те, кто от века политикой не занимался… И Фучик неспроста приезжал…

— А что Прага? — позволил себе поинтересоваться Будяк.

— Прага сообщает, что публицист этот — из готвальдовцев. Готвальд ему обычно ответственные задания дает. И к кому зря посылать не станет. Значит, наш редактор, этот товарищ Олекса, — у них перспективная фигура…

— Держится уверенно, — подтвердил Будяк. — И его слушают. Красиво выступает, — неожиданно для себя сказал Будяк.

— Займитесь паном редактором вплотную, — распорядился полковник. — И выясняйте, на чем его подловить можно, скомпрометировать — вдруг на горилку падкий, до дивчат ласый… Или еще чего… Нет человека без греха…