Траян Уба - По ту сторону Венского леса

— Да нет, какой там офицер!… Мой брат простой капрал!

— Эхе… Это ничего не значит. У нас, пандуров, как и в Красной армии, каждый солдат может стать офицером, если у него голова на плечах. Вот, например, младший лейтенант Костя тоже был сержантом. Понимаешь?

Айленей недоверчиво покачал головой. Документ есть документ: «Капрал Айленей Константин пал за веру». Мертвые не воскресают. Только Лазарь — воскрес, да и то в Библии. А он, Думитру, в святых не верит.

Епуре бросил на землю окурок, растер его сапогом и стал внимательно слушать сержанта Насту, который рассказывал о том, как тяжело им пришлось на фронте в Джулештях во время налетов и как они захватили немецкую батарею ночью 23 августа.

Вспомнив о Сасу, Наста сжал кулаки и выругался:

— Сволочь, предатель, сбежал с фрицами. Попался бы он мне, я бы с него шкуру спустил.

Пандуры слушали как «зачарованные и с восхищением смотрели на Насту и остальных зенитчиков. Да, им есть чем похвалиться. Что ни говори, немецкая зенитная батарея и два «мессершмитта»! А вот пандуры еще не получили боевого крещения, они еще не воевали с фашистами.

Айленей уже ничего не слышал. «А если все-таки Костикэ жив… — думал он. — Ведь и Епуре считался погибшим. Да и тысячи других пленных… Может быть, и Костикэ удалось спастись. Может, он был только ранен. Его могли подобрать русские…»

Сержант Наста кончил рассказывать, зенитчики собирались возвращаться к себе на батарею. Расстались, как старые друзья.

Епуре, видя погрустневшего Айленея, который тоже собрался уходить, поднялся с копны сена и обнял его.

— Давай пойдем в третью роту. Сам посмотришь на нашего младшего лейтенанта. Терять тебе нечего. Если это не он, уснешь спокойно. А так будешь мучиться всю ночь…

— Как же можно будить офицера, сержант? Он же обругает нас за то, что мы подняли его среди ночи.

— У нас, браток, никто не ругается и никто рук не распускает, у нас ко всем человеческое отношение, понял? Ну, может, удивится — и только. Да и удивительного ничего нет. Кто теперь не ищет родных? Пойдем! Тут недалеко, всего сто метров.

— Ну, ладно, сержант. Может быть, это снимет камень с моей души.

Наста и зенитчики остановились.

— Мы подождем тебя здесь, Айленей, — сказал Наста. — Только осторожно, не разбудите фрица!

Епуре и Айленей ушли. Острые листья кукурузы блестели в свете луны. Одна за другой гасли звезды, и только Полярная звезда мерцала холодным спокойным светом.

Слышались одиночные выстрелы. Изредка в небо взвивались красные нити, на концах которых вспыхивали яркие белые звезды, освещая Олт, поле и позиции румынских частей. Тогда Епуре и Айленей прижимались к земле и лежали неподвижно до тех пор, пока вражеская ракета не гасла. Когда они подошли к 3-й роте, их окликнул часовой.

— Я не могу вас пропустить, — заупрямился капрал. — По-вашему, мы не должны соблюдать дисциплину? Младший лейтенант отдал приказ никого не пропускать в расположение роты.

Епуре попытался его уговорить, но Айленей прервал его:

— Не надо, сержант, все равно там нет моего брата…

— Да что ты, парень, зря мы, что ли, пришли сюда?

Услышав, что незнакомый солдат ищет брата, которого считают погибшим, капрал подобрел. У него тоже есть брат. Сказали, что он пропал без вести. Что если он пойдет на поиски пропавшего брата и часовой его не пропустит?

— Послушай, солдат, ведь рота велика… почему ты думаешь, что он именно здесь, и почему ты пришел искать его ночью? А как звали твоего брата?

— Айленей Константин!

— Айленей? Есть у нас такой. Это наш командир. И зовут его тоже Константин. Он стал младшим лейтенантом, когда мы были на Днестре.

— Как? Значит, раньше он не был офицером?

— Нет, конечно! Он был не то сержантом, не то старшиной, точно не помню…

В темноте послышались шаги. Часовой повернул винтовку, направив ее в ту сторону, откуда раздался шум, и тихо спросил:

— Стой, кто идет?

— Младший лейтенант Айленей. С кем ты говоришь, капрал Соаре?

Зенитчик шагнул вперед. Он не видел офицера. Но голос… Голос был таким знакомым… Правда, теперь он стал суровым и решительным, но все-таки это был голос его брата.

— Господин младший лейтенант, я солдат Айленей Думитру…

Тяжелые мозолистые руки обхватили Думитру за плечи и притянули к себе.

— Митя, неужели это ты, малыш!

— Костикэ, дорогой… Ты жив! Если бы ты знал, как плакала мама. Как часто я видел тебя во сне… Значит, ты жив. Дай Бог здоровья тем, кто спас тебя…

— Ну, перестань, а то я тоже заплачу.

Солдат и офицер, обнявшись, долго сидели в окопе, под одной шинелью.

Солдат вытащил из нагрудного кармана часы, на крышке которых было выгравировано имя…

— Возьми их обратно, Костикэ. Они нужны тебе больше. Я с ними никогда не расставался.

— Оставь их себе, малыш, оставь навсегда… Я купил другие там, в России…

Той же ночью в стареньком домике в Излазе Романацилор радостно сжалось во сне сердце матери. Ей приснилось, будто оба ее сына вернулись домой; стоят под окном и стучат по стеклу. Она вскакивает с постели и настежь распахивает окно. Но там никого нет. Холодный, осенний ветер с Дуная гнет айву у маленького домика, и дерево тихонько стучит своими ветвями.

Сыночки мои родненькие!…

И старушка вытерла набежавшие слезы; сколько ей пришлось их пролить, когда ее муж не вернулся из-под Ойтуза! Все же сейчас ей стало легче: мгла, окружавшая ее, рассеивалась и светлела. Где-то в глубине души она почувствовала какое-то облегчение. На востоке занималась заря. Начинало светать.

Вот уже несколько дней, как село Илиени не знало ни минуты покоя. Гитлеровцы и хортисты, чувствуя, что им долго здесь не продержаться, заминировали дорогу, ведущую на полустанок Кикин и на Доболи де жос, рыскали по домам, улицам, садам. Если до начала сентября в селе стояло только две-три роты СС, то теперь здесь расположилось несколько полков. С наступлением сумерек никто из жителей села не имел права выходить из дому, зажигать огонь. А если кто-нибудь на какое-то мгновение открывал дверь и при этом мелькал слабый луч света, гитлеровцы тут же стреляли из автомата. Поэтому в селе лампы вообще перестали зажигать.

Известие о том, что Румыния теперь сражается против фашистов, быстро дошло и до Ардяла. Сельская знать, румынские и венгерские кулаки во главе со старостой, писарем и жандармом ходили сами не свои. Они знали, что скоро румынские и советские войска перейдут Карпаты и освободят Ардял. Если староста и писарь еще на что-то надеялись, то старший жандарм не находил себе места от страха. Ведь тех трех крестьян (двух румын и одного венгра), которых он расстрелял год назад, не скоро забудут на селе. И сейчас, как ни старался он заискивать перед односельчанами, он чувствовал — прощения не будет.