Абрам Вольф - В чужой стране

Кустами к ложбинке пробрался Тюрморезов.

— Ну что? Как он? — Тюрморезов, упав на траву, взглянул в осунувшееся лицо Клима. Глаза юноши были закрыты, из уголка обветренных, по-детски припухлых губ, над которыми едва пробился рыжеватый пушок, текла струйка крови.

Гертруда молча прикрыла лицо юноши платком. Из груди Тюрморезова вырвался стон. Не сказав ни слова, он бросился к цепи. Гертруда, зажав в одной руке автомат, а в другой санитарную сумку, тоже стала пробираться вперед.

Противник охватил лес полукольцом. Наступление началось одновременно по всему району, занятому партизанами и Белой бригадой. И если на участке русского отряда гитлеровцам не удалось значительно вклиниться в район обороны, то на всех других участках они далеко углубились в лес. Подразделения Белой бригады и отряд Триса были оттеснены к мостам.

Ближе к полудню, получив подкрепление, гитлеровцы начали продвигаться вперед и на участке русского отряда. Партизаны, отстреливаясь, медленно оттягивались к каналу. Удерживать позиции дальше было уже невозможно: фланги отряда после отхода бельгийцев оказались открытыми.

К Шукшину пробрался связной Мадесто. Упав рядом в траву, тяжело дыша, закричал срывающимся голосом:

— Уходим… за мосты… Отходите скорее…

— Стой, молчи! — Шукшин схватил связного за руку. — Где Мадесто?

— Там… у моста…

Шукшин поспешил к мосту. Мадесто стоял возле стенки канала в окружении своих помощников. Голова его была перебинтована, правая рука, пробитая пулей, висела, как плеть. К нему то и дело подбегали связные командиров подразделений. Размахивая пистолетом, зажатым в левой руке, возбужденно блестя глазами, он громким голосом отдавал приказания.

Вдоль канала вереницей тянулись раненые. Одних вели под руки товарищи, другие брели, опираясь на палку либо держась за бетонную стенку канала. Ни у кого не было оружия. Они передали его патриотам, находившимся в резерве, ждавшим своей очереди вступить в бой.

— Констан! Камерад Кометан!

Шукшин повернул голову влево, вправо, скользя взглядом по лицам проходивших мимо раненых.

— Констан, это я… Антуан…

— Антуан! — Шукшин бросился к своему другу Антуану Кесслеру, которого несли на носилках, сделанных из больших сосновых веток. Длинная, сухая рука Антуана задевала асфальт загрубевшими черными пальцами. Но лицо его не выражало ни боли, ни отчаяния.

— Ты ранен? — Шукшин схватился за носилки, заглянул в глаза шахтера.

— Ничего, Констан, ничего. Вот мосты… Неужели мы зря тут бились, а? — Антуан насупился, в глазах блеснули слезы.

Мадесто, увидев Шукшина, быстрым, нервным шагом подошел к нему.

— Как у вас, Констан?

— Высоту оставили… Сдерживаем, сюда их не пустим!

— Долго не продержаться. Я приказал отступать за мосты. Держи со мной связь, смотри, чтобы не отсекли от мостов.

К Мадесто подбежал пожилой, заросший огненно-рыжей щетиной бельгиец.

— Командир, боши… прорвались… Справа!..

Мадесто, круто повернувшись, вскинул над головой тяжелый пистолет, бросился через шоссе в лес.

Обстановка продолжала осложняться. Гитлеровцы, наступавшие вдоль канала с двух сторон, прорвались слева и справа. Бельгийские патриоты, плохо вооруженные, вынужденные экономить каждый патрон, сражались с величайшим героизмом, сдерживали врага ценою больших потерь. Лес, по которому они отходили к мостам, был усеян трупами. Теперь уже карабин и автомат имелся у каждого — в резерве не осталось людей…

И командиры, и рядовые бойцы понимали, что долго им не продержаться. Но они продолжали драться с прежним упорством. Еще была надежда, что в последнюю минуту подойдут войска союзников, и они удержат мосты… Держаться, как можно дольше держаться! Еще час, еще полчаса! Они снова и снова бросались в контратаки. То тут, то там закипали рукопашные схватки.

Ударили пушки. Треск автоматов и пулеметов потонул в громовом грохоте разрывов. В черном дыму, окутавшем лес, взблескивали багряные вспышки, взлетали вверх молодые сосны и, падая, укрывали своими пышными ветвями убитых.

Слева над лесом взметнулось пламя пожара. Подразделение Белой бригады дрогнуло, бросилось к каналу. Паника, словно пламя, перебрасываемое ветром, быстро охватила и другие подразделения. Люди, черные от дыма, выскакивали из леса и толпами бежали к мостам.

В эту критическую минуту положение спасли отряды партизан, продолжавшие стойко драться с врагом. Неся потери, истекая кровью, они сдерживали противника, превосходившего их численностью в десятки раз.

Шукшин, оглушенный взрывами, в изорванной и окровавленной рубашке, лежит за деревом и с яростью, с ожесточением бьет из горячего автомата. Гитлеровцы рвутся со всех сторон. Вот они опять поднялись, опять бегут… Он хватает гранаты, приподнимается…

— Нате! Нате!

Рядом упала Гертруда, схватила за плечо.

— Констан, уходите… Мадесто передал… скорее уходить!

— Все прошли через мосты?

— Нет, еще идут… Скорее!

— Я понял. Иди! В лощине раненые… Выносите раненых! — Шукшин бросил быстрый взгляд влево, вправо. Партизаны еще держатся, отбиваясь гранатами, в упор расстреливая озверело атакующих немцев. Но надолго ли их еще хватит? Гитлеровцы все глубже охватывают с флангов…

До канала еще полкилометра. Можно оторваться от наседающего врага, густо заросшими лощинами проскочить к мосту. Но успеют ли отойти подразделения Белой бригады, успеют ли вынести раненых? Нет, уходить рано, надо драться, надо сдерживать врага!

Бой достиг предельного накала. Гитлеровцы сжимают слева и справа, заходят в тыл. Взвод Тюрморезова быстро отодвигается к холму и бьет по автоматчикам, захлестывающим отряд с фланга, заставляет их залечь. Но гитлеровцы прорываются с другой стороны, окружают взвод Базунова. Сквозь треск выстрелов и грохот гранатных разрывов Шукшин слышит зычный голос командира взвода:

— За мной! Круши! А-а-а!

Снова поднялись в контратаку…

Но Шукшин уже видит, что больше держаться невозможно. Локтем толкает Резенкова, хрипло кричит:

— Передай Тюрморезову и Базунову — отходить к мостам. Влево, лощиной… Новоженову — прикрыть!

— Есть! — Резенков вскочил, низко пригнувшись, побежал позади цепи.

Лощина заросла непроходимым колючим кустарником. Шукшин идет в голове отряда, продирается сквозь заросли, не чувствуя боли, не замечая крови на руках… В сердце — смятение. «Успели или нет уйти за канал бельгийцы? Держит ли еще Мадесто мосты? Что делать, если мосты уже заняты немцами?».

Наконец лощина кончилась. Впереди, между поредевшими соснами, блеснул канал. Шоссе вдоль канала пустынно. Только там и тут чернеют на асфальте трупы убитых и разбитые повозки… Шукшин кинулся вперед, взглянул влево, на мост, и сердце его оборвалось, захолонуло. Два вражеских танка стояли на мосту. Они били из пулеметов по противоположному берегу, по отступающим бельгийцам. На шоссе показалось еще три танка. Гремя гусеницами, разрывая асфальт, они неслись к мостам.