Свен Хассель - Уничтожить Париж

— Ну, герр Бройер?

Наконец выдержка изменила гестаповцу. Он негромко произнес имя и адрес женщины.

— Вам это что-нибудь говорит? — спросил Легионер, повернувшись к французам.

Трое оживленно закивали и обвиняюще посмотрели на четвертого.

— Конечно, говорит! Это женщина, с которой встречался Жак. Мы не раз говорили, что доверять ей нельзя. Теперь мы знаем наверняка — и это объясняет очень многое.

Один из жандармов неожиданно засмеялся. Малыш с бранью бросился к нему и принялся колотить его головой о стену. Старик, до сих наблюдавший в угрюмом молчании, шагнул вперед и схватил Малыша за плечо.

— Господи, оставь его! Хватит насилия!

— Прекрасно, — ответил Порта, — но мы не можем позволить им побежать в управление, так ведь?

— К черту это! — гневно крикнул Старик. — Кто мы, обыкновенные убийцы?

— Нет, но и не святые! — резко ответил Порта. — Я не собираюсь совать голову в петлю из-за этой гнусной швали.

Старик резко повернулся и вышел из комнаты. Хлопнула дверь, застучали шаги вниз по лестнице. Мы постояли в неуверенности, а потом по знаку Легионера вышли следом за ним. Пленники остались с Гюнтером и тремя французами. Едва мы вышли на улицу, послышались выстрелы. Теперь, когда все было кончено, у меня отлегло от сердца, но я был доволен, что там остался Гюнтер, а не я.

Вскоре мы все встретились в баре на бульваре Сен-Мишель, чтобы завершить вторую сделку, и Порта сунул во внутренний карман большую пачку банкнот, не скрывая удовлетворения.

— Что сталось с нашими пленниками в конце концов?

Гюнтер пожал плечами.

— Мы затолкали их в шкаф и заперли дверцу. Они пробудут там в целости и сохранности до конца войны, если какой-нибудь назойливый тип не вздумает сунуть туда нос.

— Лично я, — сказал Старик, — кончаю с такими делами. На меня больше на рассчитывайте.

— На меня тоже, — сказал Хайде.

Старика, естественно, волновала этическая сторона дела; Хайде же беспокоился о своей карьере. Порта пожал плечами.

— Как знаете. Принуждать вас никто не будет. И чем меньше будет участников дележки, тем больше достанется остальным. Во всяком случае, я смотрю на это так… И если кто захочет последовать их примеру, ничего не имею против.

Мы расстались с французами, и все отделение отправилось в казармы. Без меня. У меня было назначено свидание с Жаклин в ее квартире на авеню Клебер. Она ждала меня. Печальная и несколько испуганная.

— Все это безумие, эти убийства… — сказала она. — Становится хуже, чем когда бы то ни было. Никто уже не доверяет друг другу. Куда ни пойдешь, повсюду слышишь рассказы о людях, которых застрелили на улице, задушили или зарезали безо всякой причины.

— Долго это продолжаться не может, — успокаивающе сказал я. — Война почти окончена. Наши войска отступают по всей Европе — даже здесь, в Париже, большинство генералов пакует чемоданы.

Я рассказал ей о наших ночных приключениях, о спекулятивных сделках, расстреле пленников. Жаклин содрогнулась и в отчаянии покачала головой.

— Понимаешь, о чем я? Весь мир словно сошел с ума. Даже вы. Продавать оружие, которое будет использоваться против ваших. И, возможно, против вас же самих! Какой в этом смысл? Убивать людей ради денег, убивать, чтобы они молчали, убивать все время; сейчас столько убийств, что человеческая жизнь не имеет больше никакой ценности.

Жаклин налила мне большую порцию виски, пошла в ванную и вышла оттуда в японском кимоно. Села рядом со мной на диван.

— Знаешь, что я видела вчера? Несколько ваших солдат расстреляли на улице калеку.

Я пожал плечами. Что можно было ответить, какой вопрос задать? Кого теперь интересовало, почему одни люди убивают других?

— Твои друзья меня недолюбливают, — продолжала Жаклин. — Как думаешь, они убьют меня?

— Господи Боже! — сказал я, потрясенный ее вопросом. — С какой стати?

Она печально улыбнулась.

— Глупый вопрос! Людям больше не нужна причина для убийства. Они просто убивают, когда им захочется. И, может быть, причина у твоих друзей есть: мы любим друг друга, а влюбленные могут быть опасны.

Я задумчиво уставился на ее стройное тело под расшитым шелком кимоно. Глаза Жаклин были туманными, полузакрытыми, и я понимал, что она слегка пьяна. Она засмеялась, закинула ноги на диван через мою спину и вытянулась.

— Давай напьемся, — сказала она. — До умопомрачения… Что еще делать в конце концов?

Неожиданно Жаклин подалась вперед, обняла меня и потерлась щекой о мою щеку.

— Я люблю тебя, Свен. Ты это знаешь? Люблю… И не к месту добавила. — Меня грозят убить, потому что ты бываешь здесь.

— Кто грозит? — спросил я. — Порта и остальные?

— Нет, что ты!

— Кто тогда?

— Да нет, — она прижала палец к моим губам, — никто. Это просто глупая шутка. Забудь о ней.

— Но я хочу знать…

— Забудь, Свен! Я болтаю глупости.

Я ей не поверил. Нужно было выпытать все у нее прямо там же, но она прижалась ко мне в распахнутом кимоно, и этот вопрос отошел на задний план.

— О, Свен, был бы ты французом! — прошептала она. — Я ненавижу немцев. Ничего не могу поделать, ненавижу, и все!

— Но я родился не немцем, — напомнил я.

— Это одно и то же. Ты сражаешься в их армии… Видимо, ненавидишь французов?

— С какой стати?

— Господи, ты же воюешь против нас!

— У меня нет ненависти ни к одному человеку, — сказал я.

Когда мы вышли из забытья, было уже темно. Жаклин потянулась за сигаретами, но пачка оказалась пустой.

— И у меня сигареты кончились, — сказал я. — Оденусь и пойду куплю. Их всегда можно купить на черном рынке, если знаешь, где искать.

— Ладно, только будь осторожен. — Она соскочила с кровати и, голая, побежала на кухню. — Я приготовлю кофе. Быстро возвращайся.

Я вернулся быстро. Я примерно знал, где искать, и через четверть часа вернулся с сигаретами. Входя в дом, разминулся с двумя парнями; они испуганно посмотрели на мой черный мундир и молча прошмыгнули мимо. Я посмотрел, как они быстро удаляются по улице, смутно подумал, почему они не спят в такой час, и выбросил эту мысль из головы. Быстро взбежал по лестнице, спеша вернуться к Жаклин, улечься с ней в постель, курить и пить кофе. Она оставила дверь квартиры приоткрытой. Я подумал, что она, видимо, уже в постели и ждет. У меня было увольнение на двое суток, мы могли провести вместе чудесную ночь, а завтра или послезавтра война почти наверняка должна была кончиться.

Войдя в прихожую, я окликнул ее:

— Я вернулся! Удалось купить пять пачек по двадцать сигарет у парня за углом!

Ответа не последовало.

— Эй, — крикнул я громче, — я вернулся!

Ответа по-прежнему не последовало. До моих ноздрей донесся запах паленого. Обеспокоенный уже не на шутку, я вошел в кухню. Кофе убежал на плиту, газовая горелка еще горела. Жаклин лежала на полу, раскинув руки. Я сразу понял, что она мертва. И какой-то миг не мог пошевелиться. Стоял, глядя на нее, и, как безумный, повторял ее имя снова и снова.