Свен Хассель - Фронтовое братство

Штиф покачал головой.

— Зачем быть таким кровожадным? Его наверняка будут мучить дурные видения, когда он состарится…

— Если состарится, — перебил Порта, злобно глянув на Краузе,

— …и будет сидеть в одиночестве. Это гораздо хуже, чем быть повешенным.

— Аллах мудр. Аллах справедлив, — протянул Легионер н отвесил поклон в юго-восточную сторону.

— В форте Пливе нам приходилось справлять большую нужду, сидя на длинной доске, — заговорил Брандт. — Каждый, кто падал в яму, тонул в дерьме. Утонули многие. Эсэсовцы и охотники за головами заключали пари на то, как долго сможет человек продержаться на поверхности.

— В Майданеке такая же доска, — кивнул старый еврей. — Многие захлебнулись в той яме. Упавший погружается медленно, будто в болото. Когда он скрывается, на поверхность с бульканьем выходят пузырьки воздуха. Словно из кипящей каши.

Малыш выплюнул кусок гусиной ноги и приложился к бутылке чешского пива.

— В Брюкенкопфе-три возле Торгау нам приходилось мочиться друг на друга и марать подштанники. От черного пива все страдали поносом.

Мы с удивлением посмотрели на Малыша. Раньше он не говорил ни слова о своем пребывании в тюрьме. Мы понятия не имели, что он совершил и где содержался.

Малыш откусил кусок салями, тут же выплюнул, обмакнул его в чашу с вином и сунул в рот. И продолжал говорить с набитым ртом, поэтому разбирать слова было трудно.

— Унтершарфюрер из «Мертвой головы» сломал мне в трех местах руку.

Он стал ковырять в зубах кончиком штыка и сплевывать во все стороны. Потом немного отпил из чаши, в которую макал колбасу.

— И оторвал мизинец на ноге щипцами, совершенно новыми.

Малыш выпил еще немного чешского пива. Поднялся, схватил большое кресло, занес над головой и, грохнув о пол четыре или пять раз, разбил на куски. Потом принялся пинать обломки.

— Вот что я сделаю с этим унтершарфюрером, когда найду его. Я знаю, он служит в одном из лагерей на Везере.

И на лице его появилась улыбка, не сулившая тому эсэсовцу из «Мертвой головы» ничего хорошего.

— В Ленгрисе нас колотили палками, — сказал я. Мне вспомнился давний сочельник под голыми тополями, на ветвях которого каркали вороны, и оберштурмфюрер СС Шендрих, командовавший: «Раз-два, раз-два!» — крикливым голосом, прерывавшимся от восторга, когда кто-то терял сознание. Я не сказал, что сделаю с Шендрихом, если мы встретимся. Надеюсь, мы не встретимся никогда.

— В Фогене кое-кого из нас ради забавы кастрировали, — сказал Легионер, сжимая обеими руками гранату, глаза его сверкали, словно у Карла Моора [64] Карл Моор — центральный персонаж драмы Ф. Шиллера «Разбойники». — Прим. пер. , когда отмщение было близко.

— В Гросс-Розене повесили вниз головами триста шестьдесят семь евреев, — заговорил Штеге. — У одного отрезали нос и бросили псу Максу. Этот пес очень любил человечину. Пока он ел нос, мы должны были петь: «Дорогой, больше я уж тебя не увижу».

— Я, когда вернулся домой из форта Цинне, пытался повеситься, — сказал Старик.

Мы немного посидели в молчании. Мы уже знали о том, что Старик хотел повеситься. Жена успела вовремя перерезать веревку. Знакомый священник поговорил с ним. Больше Старик уже не пытался покончить с собой.

— Когда война окончится, — сказал Герхард Штиф, — приглашаю вас всех на пиво в «Полпетуха» на Ганзаплатц.

— Замечательно, — выкрикнул Брандт. — Встретимся там и зальемся пивом!

— «Дортмундер Экспорт» [65] Популярный сорт немецкого светлого пива. — Прим. ред. , по бочонку на брата, — засмеялся Штеге. — Да, по бочонку, — восторженно добавил он.

Нам почудился запах этого пива. Мы захлопали друг друга по плечам и издали исступленный вопль в честь дортмундера, который будем пить в пивной «Полпетуха».

— А знаете «Зеленую козу» на Альберт Рольфгассе? — воодушевленно прокричал Штиф, перекрывая общий шум. — Там подают лучшие на свете тефтели и тушеное с уксусом жаркое.

— Нет, мы не знаем этого заведения, — засмеялся Штеге, но, если покажешь его нам, в благодарность покажем тебе кабак «У Лили», там лучшие девочки в Гамбурге. Одна может делать все, что угодно — прямо-таки факирка. Говорят, она изучала искусство любви в пенджабской пагоде в Раджпуре [66] Автор плохо представляет себе назначение буддийских пагод, а также регионы, в которых они распространены. — Прим. ред. .

— Остановим выбор на «У Лили», — решил Старик.

— А шлюхи там есть? — спросил Малыш сквозь шум.

— Сколько угодно, — ответил Штеге.

— Кончилась бы война, — вздохнул Малыш, — чтобы можно было сразу туда отправиться.

— А потом поднимем шум на весь город, — закричал Порта торжествующе. — Будем драться со всеми обормотами и ухлестывать за всеми девочками.

— Только нужно не застрять в «Полпетуха», — сказал Штиф. — Там очень приятно, и после двух кружек дортмундера понимаешь, что тебя мучает жажда.

— Давайте поиграем в марьяж или в «двадцать одно», — предложил Бауэр, рослый мясник из Ганновера, всегда пугавшийся перед атакой. Он говорил, что нужно старательно избегать всякого риска. Риск себя не оправдывает. Утверждал, что потерял многое, став солдатом.

— Не хочу я никаких крестов, — сказал он, — ни золотого, ни железного, ни деревянного. Десять часов работы на хорошей колбасной фабрике под началом покладистого мастера, вечером хорошая девочка, партия в марьяж, пиво с парой товарищей после работы — больше ничего мне не нужно.

Играли мы с полчаса. Герхард Штиф выиграл около двухсот марок. Мы ему подыгрывали. Он делал вид, что не замечает.

— Мастерски играешь, Герхард, — засмеялся Порта. — Всех нас за пояс заткнешь.

Чтобы в игре могли участвовать все четырнадцать, мы стали играть в банк. Когда Герхард открывал нужную карту, восторг наш не знал границ.

— Черт возьми, Герхард, ты будешь богачом. Может, станешь нашим работодателем после войны, — сказал Брандт.

— Да, только давайте не забывать, что нужно совершить революцию перед тем, как вернуться домой, — предупредил Порта. И высморкался пальцами на стенную панель, куда до него сморкались многие, используя пальцы вместо платка.

Брандт придвинул бутылку к Герхарду.

— Глотните еще, герр лейтенант.

Герхард глотнул и поставил бутылку на стол так же, как мы, с уверенным стуком. Стук этот был очень важен. Он показывал, что с бутылкой ты на дружеской ноге. Ее нельзя возвращать на место как домохозяйка, капнувшая на зельц чуточку уксуса. Ты ставишь бутылку так, словно бы говоришь: «Слушай, товарищ Шнапс, твое место здесь! Черт возьми, мы с тобой можем похвастаться кое-чем, чего не знают ни Бог, ни дьявол». Служанка просто опускает бутылку. Сопляки, которые хотят порисоваться, ударяют бутылкой о стол, а люди из порта и с фронта, с больших грузовиков и заводов ставят бутылку именно с таким стуком. Свидетельствующим, что они взрослые. Это люди, которые усмехаются, когда другие разевают рот, и которым сама бутылка говорит: «Привет, старый пьянчуга!»