Свен Хассель - Фронтовое братство

Легионер допил то, что было в стакане, и щелкнул пальцами Труде, девице из Берлина; та подошла и наполнила стакан снова. Хотела унести бутылку, но Дора схватила ее за руку и прорычала:

— Оставь!

Труде скривилась от хозяйкиной крепкой хватки и хотела что-то сказать, но резкое «пошла вон, корова!» заставило ее во всю прыть броситься за стойку.

— Что буду делать после конца войны? — негромко произнес Легионер, будто разговаривая сам с собой.

Видно было, что он напряженно думает. Он отпил глоток и подержал жидкость на языке.

— Первым делом влеплю тебе несколько затрещин за такой глупый вопрос. — Отпил еще немного и стал вертеть стакан, пристально разглядывая цветные отражения. — Первые две недели буду мертвецки пить с утра до ночи. Потом надо будет перерезать глотки парочке знакомых. Если смогу заставить себя, — добавил он через несколько секунд. — Может, займусь какой-нибудь нелегальной торговлей.

— Женщинами, небось? — вмешалась Дора.

— А почему бы нет? — спросил Легионер, приподняв брови. — Торговать все равно чем. Кое-где женщин не хватает, а редкий товар стоит дорого. Встреться мы лет двадцать назад, ты принесла бы мне хорошую прибыль, толстозадая сучка. Я напивался бы вдрызг на те деньги, что заработал на себе, а ты развлекалась бы с целым батальоном в каком-нибудь публичном доме в Алжире.

— Скотина, — вот и все, что сказала Дора по этому поводу.

— Давайте еще по пиву, — предложил я.

Мы добавили в каждый стакан по двойной порции абсента.

— Он очищает почки, — сказала Дора.

— После пьянства и торговли шлюхами, — продолжал Легионер, — после того, как перережу горло парочке типов, занятия которых мне не нравятся, тихо уйду на покой, буду жить богачом по ту сторону океана. В каком-нибудь месте, где нет гнусной полиции.

И рассмеялся этой мысли.

— Ты даже сам не можешь заставить себя поверить в это, — сказала Дора. И прикурила сигару от только что докуренной.

— Merde, что ты в этом понимаешь? Почему мне в это не верить? — Легионер взвинчивал себя. — Sacre nom de Dieu, почему я не смогу торговать шлюхами? Я мог продать даже тебя, хотя ты принесешь мне всего одно су.

— Придурок, — сказала Дора. Но не обиделась. — Хочешь, скажу, что ты будешь делать, когда развяжешься с гитлеровской войной? Бросишься в первый попавшийся французский вербовочный пункт подпишешь контракт на двадцать четыре года службы в Иностранном легионе!

Легионер посмотрел на Дору. Смотрел довольно долго. Длинный шрам, шедший от лба через нос, раскраснелся — казалось, кровь вот-вот прорвется сквозь тонкую кожу. Загасил недокуренную сигарету в блюдце с соленой соломкой.

От вращающейся двери донесся шелест. Его издавала шторка над дверью гардеробной, состоящая из нанизанных на нить раковин, какие можно видеть в Южной Испании и на Филиппинах. Ее давным-давно подарил Доре один боцман. Впоследствии он пошел ко дну вместе с линкором «Бисмарк» в Северной Атлантике.

Как-то вечером этот боцман крикнул в лицо гестаповцу :

— Плевать мне и на тебя, и на Адольфа!

И когда тот выхватил пистолет, запустил стаканом ему в голову. Стоявшая чуть позади Дора взмахнула набитым камнями чулком. Глухой удар. Через два дня гестаповца обнаружили в канаве в дальнем конце Гамбурга.

На другой день боцман ушел в море. Возвратясь, он принес Доре нить перламутровых раковин. Когда они вдвоем вешали ее над дверью, Дора продавила ногой сиденье тростникового кресла. Их это очень рассмешило. После этого они основательно выпили.

Боцман уехал в Киль. Его только что призвали на военную службу. Это было в тридцать девятом году. Дора виделась с ним еще раз перед тем, как он вышел в море на линейном корабле, названном в честь государственного мужа.

Умер боцман в ледяной воде, бранясь и крича. Чайка выклевала ему глаза, макрель объела обгорелую ногу.

— Проклятая свора! — это были последние слова, которые он выкрикнул (по-английски) перед смертью.

Легионер отпил еще глоток пива.

— Значит, вот что ты думаешь?

Голос его был странно тихим.

— Альфред, — сказала Дора необычайно мягким для нее голосом. — Оставайся со мной. Можешь валяться в постели весь день и напиваться, когда захочешь. Собственно говоря, как только сбросишь мундир, тебе незачем протрезвляться до конца жизни.

Слезы блестели в глазах этой грубой женщины — или то был оптический обман? Эти глаза были ясными, как вода, и безжалостными, как у кобры, когда она вонзает зубы в кролика. Да, Дора плакала. Она сжала руку Альфреда Кальба. Он ответил ей тем же.

Они походили друг на друга. Содержательница питейного заведения и ветеран, проведший пятнадцать лет В африканской пустыне.

К нашему столику подошел какой-то унтер.

— Как ты загадочна, — пьяно усмехнулся он и толкнул Дору локтем.

Легионер подскочил и одним ударом сбил его с ног. Пнул в лицо и сел снова.

— Дора, старушка, — ласково зашептал он. — Давай будем взрослыми и не станем устраивать никаких глупостей. Мы с тобой понимаем. Радужные иллюзии не для нас. Твое место здесь, среди шлюх, бродяг и пьяниц, мое — с автоматом на плече в пустыне. Но когда мы станем совсем старыми, усталыми, — спишемся и встретимся. Потом подыщем городок, где можно будет купить бар всего с семью табуретами у стойки.

Дора глубоко вздохнула и любовно посмотрела на него.

— Альфред, у нас никогда не будет бара с семью табуретами. Ты когда-нибудь задохнешься в красном песке, истекая своей грязной кровью, а я умру от белой горячки.

Труде, берлинская девица, подошла к ним и что-то прошептала Доре.

— Пошла к черту! — прорычала Дора. — Видишь же, я занята!

— Да, но это рыжий Бернард.

— Ну и плевать! — выкрикнула Дора, запустив стаканом вслед торопливо удалявшейся Труде.

Легионер поднялся, принес две бутылки и состряпал какую-то смесь. Налил это в пивной стакан Доре.

— Выпей, девочка. У всех у нас война истрепала нервы С какой стати тебе оставаться невредимой?

Завыла сирена воздушной тревоги. К ней присоединились другие.

— Воздушный налет, — сказал один из посетителей. Будто мы не знали.

Несколько человек покинули «Ураган». Похожий на мелкого мошенника чиновник сказал, что хочет дойти домой, пока не прилетели самолеты. Большинство осталось на месте и продолжало пить. Солдаты и штатские. Девицы и дамы.

Дама-шатенка спросила о бомбоубежищах. В туфлях на высоком каблуке и облегающей юбке до колен, в сероватых чулках-паутинках выглядела она недурно. Не походила на заурядную любительницу выпить.

Упали первые бомбы. Целая серия взрывов сотрясла здание. Загремели зенитки. Мы явственно слышали разрывы зенитных снарядов.

— Слышите Томми? [84] Томми — прозвище английских солдат. — Прим. пер. — спросил кто-то.