Михаил Аношкин - Прорыв. Боевое задание

— Садитесь, — пригласил полковник гостей сесть на диван. Но друзья топтались на месте, не решаясь, — сейчас этот диван являлся для них невиданной роскошью. Полковник понял их затруднение, улыбнулся и показал на стулья. Сам сел за стол, а Волжанин на диван.

— Рассказывайте, — попросил полковник Игонина, Петро было вскочил, но хозяин кабинета остановил его:

— Сидите, сидите. Курите, если хотите, — и подвинул открытую пачку «Казбека». Петро без лишних приглашений взял папироску, а Григорий не сразу — неловко было курить при полковнике и комиссаре. Но желание курить победило, к тому же и хозяин такой радушный — уже пожилой, на висках седина, вокруг глаз сетки морщин.

Закурили. И Петро, сначала нескладно, потом воодушевляясь и осваиваясь, стал рассказывать о боевом пути отряда. Часто обращался к Григорию за подтверждением, и Андреев либо кивал головой в знак согласия, либо добавлял к игонинскому рассказу свое.

Когда Петро дошел до гибели капитана Анжерова, грузный, слушавший до того молча и сосредоточенно батальонный комиссар Волжанин неожиданно ударил кулаком по валику дивана, с шумом поднялся и зашагал по кабинету так, что заскрипели половицы.

Игонин умолк, с опаской поглядывая на Волжанина, но тот уже взял себя в руки и тихо приказал:

— Продолжайте.

Игонин говорил без прежнего воодушевления, то и дело косясь на Волжанина, который продолжал мерять кабинет тяжелыми шагами.

— Вот и все, — наконец сказал он и поднялся. Вскочил и Андреев. Папироски у обоих давно погасли и лежали на краешке стола. Полковник остался сидеть некоторое время, уставившись в одну точку, держа вытянутые руки на стекле стола, словно собираясь ими сейчас ударить по стеклу. Поднялся как-то рывком, будто боясь, что медленно ему не встать, шагнул к Игонину и вдруг заключил его в объятия.

— Спасибо, сынок, — проговорил он тихо. — Спасибо, что вы такие.

Потом обнял Андреева, и Григория от его ласки прошибли слезы.

Волжанин остановился перед Игониным и запросто, без хмурости, с которой только что вышагивал по кабинету, сказал:

— Тебя я, кажется, помню: ты еще не пустил меня к Анжерову, в Белостоке, а?

— Так точно, товарищ батальонный комиссар! — улыбнулся Игонин.

— А тебя не помню, — повернулся он к Андрееву.

— Мы с ним друзья, — вступился за Григория Петро. — Он у нас политруком был, его капитан назначил.

— О, капитан толк в людях понимал, знаю, не ошибся. Молодцы! Других у меня слов нет.

Полковник разрешил Игонину и Андрееву идти к своему отряду. Когда за ними закрылась дверь, сказал Волжанину:

— Обрадовали меня эти мальчики, Андрей Андреевич, ты даже не представляешь, как обрадовали. Основное мы до войны успели-таки сделать — вырастили смену себе. Молчу, молчу. Снова расфилософствовался. Стариковская потребность, что поделаешь.

— Нет, отчего же! Философствуй. Я тоже не прочь пофилософствовать на эту тему, хотя, — он улыбнулся, — стариком себя еще не считаю.

А между тем друзья шагали в ногу, уверенные, только что обласканные большим начальством. Они знали: их боевой путь с прибытием сюда отряда не кончился, а только начинался. В обширном сосновом парке всюду видны группы гражданских людей — тут, там. Здесь формируются новые полки Красной Армии. Родина призывает своих сыновей в час смертельной опасности.

В штабе решат, что делать с отрядом, какую службу предоставить Игонину и Андрееву. Они солдаты и выполнят любое задание.

В расположении отряда их ждал приятный сюрприз: лейтенант Самусь. Он радостно пожал руку Григорию, а потом Петру, говоря:

— Эх и гарные вы хлопцы! Рад видеть вас!

— Мы тоже рады, товарищ лейтенант, — ответил Петре — А про Костю-танкиста вы что-нибудь знаете?

— Конечно! — сказал Самусь. — Тимофеев еще вчера здесь был. Сегодня уехал танк получать.

— Жаль! — качнул головой Петро. — Жаль, что не удалось с ним встретиться. Ну, что ж, товарищ лейтенант, берите нас к себе во взвод. Согласен, Гришуха?

— Согласен, — отозвался Андреев, а Самусь улыбнулся хитро и понимающе:

— Это еще неизвестно: или вы ко мне во взвод, или я к тебе в роту.

Солнце поднималось в зенит. На западе глухо и грозно грохотала канонада.

Война продолжалась.

Через бугристое поле, пересекая дорогу, тянется уродливый шрам — здесь были окопы, брошенные зимой, когда Красная Армия сломала оборону противника и ушла на запад.

На брустверах и возле них разрослась сорная трава: репейник, осот, неистребимый пырей, лебеда. Кое-где тянули к солнцу свои синие головки васильки. Среди этого обилия зелени виднелись покосившиеся столбы от проволочных заграждений.

За ложбинкой, которая заросла яркой луговой травой и осокой, на бугре, весь в лебеде и пырее виднеется бывший немецкий передний край.

До войны дорогу держали в хорошем состоянии. Сейчас кюветы заросли травой, само полотно в воронках. Отрезок между окопами густо начинен минами, чаще всего противотанковыми.

Роте старшего лейтенанта Курнышева было приказано очистить от мин дорогу и полосу возле нее в пятьсот метров с одной и другой стороны. Дорога нужна была фронту.

С разминированием полотна справились быстро, но в придорожных полосах застряли надолго. Под руками не было карт минных полей и действовать приходилось на ощупь. Мешал густой травяной ковер. Дело затруднялось еще и тем, что часто попадались мины в деревянном либо картонном корпусе, а это исключало применение миноискателей. В ходу были щупы — длинные тонкие палки со стальной остро заточенной на конце проволокой. Бойцы утомлялись быстро, поэтому разминирование вели поочередно: один взвод до обеда, другой. — после.

Сержанта Андреева дневальный будил за полчаса до подъема, когда, как на грех, приходили самые сладкие сны.

Вот и сегодня, когда Григорий плыл с Таней на лодке и хотел поцеловать ее, в этот интересный момент и принесла нелегкая дневального. Долго и настойчиво тянул он сержанта за ногу и уже стал сердиться, что тот не просыпается.

— Чего ты меня за ногу тянешь, — обиделся Григорий и окончательно проснулся.

Андреев сел на лежанку, потянулся и, рывком сбросив с себя шинель, спрыгнул на земляной пол. Натянул брюки, обулся и, не одевая гимнастерки, с полотенцем через плечо выбрался на улицу и зажмурился от солнца.

Две землянки закрывали кроны могучих тополей.

У ручейка, под горкой, отчаянно плескал на себя воду, повизгивая словно от щекотки, командир взвода лейтенант Васенев.

— Здравствуй, лейтенант, — поздоровался Андреев, — они с Васеневым на «ты» с первого дня знакомства.

— А, сержант! — отозвался лейтенант. — Сильна водичка, до печенок обжигает. Проспал сегодня?