Пауль Кёрнер-Шрадер - Дневник немецкого солдата

— Товарищ?! — тихо произнес я, обрабатывая рану.

Услышав слово «товарищ», человек рассказал, как все случилось.

К одному из советских дотов невозможно было подступиться. Было принято решение взорвать его. Но каждого, кто пытался приблизиться к доту, настигала пуля снайпера. Командование решило собрать несколько местных жителей и заставить их поднести к доту взрывчатку. Согнали старых и молодых, женщин и детей, выстроили в колонну, по узкой тропинке погнали к доту. Советские солдаты не стали стрелять в своих. Но на пути оказался заминированный стог сена. Кто-то наступил на мину — раздался оглушительный взрыв. Взрывчатка, которую несли русские, тоже взорвалась. Мужчину и подростка доставили в госпиталь.

У подростка обожжены руки, обгорела голова. Он был укутан в одеяло, скрепленное на груди куском проволоки. Мальчика положили в палату в здании бывшей школы.

Легкораненые немецкие солдаты настроены очень весело. Это называется «здоровый фронтовой дух». Солдаты рады, что попали в госпиталь и хоть на время избавились от опасности. Они не прочь проваляться в госпитале, пока их часть не доберется до Москвы, Перми или Уфы. Они привыкли к стремительному маршу по Балканам, Франции, Польше, по Дании и Норвегии. Они уверены, что война против Советского Союза будет действительно молниеносной.

Находятся и такие, которым кажется, что без них дело не пойдет. Такие торопят с выпиской.

Многие признают, что Красная Армия дерется упорно. Один полковник, танкист (он потерял во Франции руку и, несмотря на протез, пожелал участвовать в Восточной кампании — здесь он потерял вторую руку), вчера сказал соседям по палате:

— Господа, наконец мы столкнулись с достойным противником. В наших планах это явный просчет.

Некоторые, из молодых, закричали:

— Он потерял обе руки и теперь на все смотрит мрачно! Подождите, месяца через два никто о России и вспоминать не будет. И слова-то такого не будет!

Это работа офицеров пропаганды. Поистине семена упали на благодатную почву!

Но те, что постарше, стали задумываться. Все больше встречаешь офицеров и солдат, которые считают поход в Россию ошибкой. Высказывают это они осторожно, намеками. Но каждый час нашей жизни подтверждает их правоту. Мы, санитары, чувствуем весь ужас совершившегося по увеличивающемуся притоку раненых.

Нет ни одной свободной минуты, работаем день и ночь. Правда, мы с Рейнике, как унтер-офицеры, ухитряемся время от времени уходить из казармы. В фотоателье мы ходим с сумкой из-под противогаза, набитой патронами. Туда же мы отнесли несколько ручных гранат и пистолетов. Старый доктор каждый раз благодарит нас от имени комитета. От доктора мы узнали, что раненый рабочий, член комитета, поправился.

Днем, во время страшной суматохи, когда распределяли по койкам очередную партию раненых, примчался дежурный.

— Господин унтер-офицер! Внизу вас спрашивает какая-то женщина. Проводить ее к вам или вы сами спуститесь?

— Я спущусь сам, чтобы тебе не выписывать пропуск.

Кто бы это мог быть?

У ворот стояла Ольга.

Я испугался: не выдаст ли она себя чем-нибудь в присутствии дежурного. Но она заговорила по-деловому, как с абсолютно незнакомым человеком.

— Господин унтер-офицер, вчера вы забыли в отделе расквартирования какую-то бумажку. Я живу здесь поблизости. Решила прихватить ее. Вот она, пожалуйста.

С этими словами Ольга передала мне сложенный листок бумаги. Я поблагодарил ее с кислой миной на лице и поспешил уйти. В записке было написано: «Прошу срочно достать для доктора наркотики. Умоляю помочь. Ольга».

Я задумался. Сейчас как раз подходящий момент. Все это можно достать у Отто Вайса. В госпитале царит неразбериха. Идет размещение большого количества раненых.

Я сунул коробку с наркотиками в карман и отправился в ателье. Молодой человек со шрамами на лице взял у меня коробку и тотчас исчез.

Ольга объяснила мне:

— У нас несчастье. Молодой крестьянин, которому вы дали патроны, затеял перестрелку с полицией. Двое из наших тяжело ранены. Один из них — брат этого крестьянина. Его привезли сюда на телеге. Его надо срочно оперировать. Сейчас придет доктор.

Я присел. Вдруг Ольга, неожиданно для меня, торжественно проговорила:

— Господин унтер-офицер! Нет ли у вас какого-нибудь сугубо личного желания? Вы нам так помогаете. Хотелось бы чем-нибудь отблагодарить вас.

Я почувствовал себя неловко, хотя и понимал, что разговор о благодарности затеян от души. Я ответил полушутя:

— Есть у меня одна просьба. Не найдется ли у вас кофейной мельницы? Я очень люблю кофе, а мельницы у меня нет. — И я протянул ей кулечек с кофейными зернами.

Ольга ушла на кухню, и вскоре оттуда раздался треск кофейной мельницы.

Доктору не пришлось оперировать тяжелораненого. Парень скончался. Пришел знакомый мне молодой крестьянин и сказал, что тело брата в повозке. Надо его тайком похоронить в лесу. Крестьянин рассказал нам, как все случилось:

— Полицейские подожгли три хаты. Им показалось, что их оттуда обстреляли. На следующий день мы перерезали телефонный кабель, напали на патруль и подожгли здание, в котором они размещались. Но кто-то из патрулей заметил пламя, и нам не удалось скрыться незаметно.

— А полицейских в здании вы уничтожили?

— Уничтожили, уничтожили, — ответил крестьянин. Он встал, взял меня за плечо и сказал:

— Мой брат погиб. Теперь ты будешь моим братом. И попросил меня снова достать патроны.

Я был настолько занят, что мог заходить в ателье только по вечерам.

На днях я отнес им несколько коробок с патронами, завернув их в бинты.

Ольга переложила патроны в коробки из-под фотопластинок и куда-то вышла, попросив меня минуточку подождать.

Вернулась она со свертком в руках.

— Вот, пожалуйста, нам удалось исполнить вашу просьбу.

В свертке была кофейная мельница. Я смутился, поблагодарил и ушел. Это меня тронуло. Комитет сделал мне подарок, как это дорого для меня.

Раненых много, транспорт не успевает вывозить их в тыл, а наши санитары — перевязывать. Если льет дождь — совсем плохо: машины застревают, а нам негде укрыть эвакуируемых. Здание школы забито до отказа, мест нет, приходится оставлять раненых под дождем. Командование приказало срочно развернуть промежуточный эвакопункт, чтобы ускорить отправку и обеспечить быструю перевязку раненых.

Настал наконец и наш черед отдохнуть. Три дня мы грузили оборудование эвакогоспиталя. Днем и ночью у вагонов стояли посты, охраняя имущество.

В полночь я решил проверить посты. Надел каску, взял пистолет, рассовал на всякий случай по карманам несколько пачек патронов и зашагал по Быховке, мимо знакомого мне ателье.