Пауль Кёрнер-Шрадер - Дневник немецкого солдата

На душе у меня становилось легче, когда я шел по этой улице. Сквозь закрытые ставни фотоателье на улицу проникал слабый луч света. Надо обязательно зайти и предупредить их, чтобы лучше маскировались. Вот и повод есть лишний раз навестить друзей. Меня всегда тянуло к ним. Я почему-то был уверен, что застану в фотоателье людей из комитета, людей, которым я по мере сил помогал, но которые были со мной не так откровенны, как мне хотелось бы. Конечно, они доверяют мне, да и глупо было бы не доверять после всего, что я сделал, после того, как, с точки зрения наших воинских законов, я стал преступником. Но о своей деятельности они мне не рассказывают, и я не расспрашиваю. Я только знаю, что патроны, гранаты и все, что мы с Рейнике и Вайсом отдаем туда, идет в настоящее дело.

Ворота были заперты, доступ к дверям ателье отрезан. Я прислушался. Тишина. Но в любую минуту может появиться патруль, увидит свет в окне и, конечно, проверит, кто и по какой причине бодрствует там в полночь. Так из-за пустяка может нагрянуть беда.

Я постучался в ставни. Свет тотчас погас. К окну никто не подошел. Я снова постучался, теперь условным стуком: один длинный, три коротких. Так всегда я стучался по вечерам, когда ворота или дверь были заперты. Снова никто не ответил. Может быть, Ольга, прежде чем подойти к окну, выпускает товарищей через черный ход? Зачем же она так быстро погасила свет? Это очень неосторожно.

На улице по-прежнему было тихо и пустынно. Я подождал минуту и снова постучал. Кто-то осторожно приоткрыл ставни. В окне показалась женщина с растрепанными волосами, словно она только что встала с постели. Это была Ольга, она спросила:

— Что вам угодно, господин?

— Это не патруль, — тихо произнес я, уверенный, что Ольга узнает меня по голосу.

Спустя несколько секунд заскрипели ворота.

— Вы еще ни разу не приходили в каске, — объяснила Ольга, — я очень испугалась.

— Надо тщательнее затемнять окна,— сказал я.— А то любой патруль вас накроет.

— Пошли, пошли. — Ольга потянула меня в ателье.

Она была не одна. В каморке для проявления стояли двое. Они явно нервничали. Это были доктор и еще какой-то незнакомый мне человек. Увидев меня, незнакомец сунул руку в карман.

Доктор что-то сказал ему по-польски, тот сел на скамью возле мощной лампы. Оказалось, что это раненый член комитета; доктор специальной лампой облучал его рану.

Я был недоволен собой. Люди эти измучены и вечно насторожены. А тут еще в ночной час ввалился неожиданный гость в ненавистном стальном шлеме оккупанта. Я механически сунул руку в карман, нащупал пачку патронов, вынул ее и протянул не Ольге, не доктору, а именно этому незнакомцу:

— Подойдут?

Партизан вскочил и буквально схватил патроны. Он завернул их в какую-то тряпку и сунул в карман. Затем вернулся к нетерпеливо ожидающему пациента врачу.

Я был потрясен: раненый дорожит патронами больше, чем своим здоровьем. Для него важнее всего получить в руки оружие, главное — оружие. Эти люди живут только борьбой.

До меня донесся голос Ольги:

— Товарищ спрашивает, не опасаетесь ли вы давать нам патроны? Ведь мы загоним их в брюхо какому-нибудь мерзавцу немцу?

— Мерзавец есть мерзавец, где бы он ни родился, — произнес я, всегда готовый к этому неприятному для меня вопросу: разве я не думал об этом сам изо дня в день?

Борьба с мерзавцами — для меня давно решенный вопрос, еще с тех пор, когда они разгромили мою квартиру и стали гоняться за мной по следам, когда перевернули вверх дном всю Германию.

От себя Ольга добавила, что я должен понять состояние раненого, этот товарищ видит меня впервые. Он тоже рабочий, коммунист.

— Значит, мы настоящие товарищи по духу, — сказал я, протягивая партизану руку.

Мы сердечно обнялись.

Ольга и доктор проводили меня до дверей. Я не знал, вернется ли наш эвакогоспиталь в этот город, увидимся ли мы снова. Они сказали мне на прощание много добрых слов, и я ушел.

Прежде чем выйти за ворота, я прислушался. Откуда-то издалека доносилась стрельба. Я загнал патрон в ствол, спустил предохранитель, сунул пистолет в кобуру и вышел на улицу.

Сперва я шел медленно и бесшумно, а отойдя от ателье подальше, громко затопал сапогами, чтобы меня было слышно издалека.

На углу стояли четверо патрульных, как говорят у нас, «с венком и шлейфом»: вооруженные пулеметом, гранатами и осветительными ракетами.

— Стой! — окликнул меня фельдфебель и посветил карманным фонариком прямо мне в лицо. — Куда идешь?

— На вокзал. Проверить охрану эшелона.

— Солдатскую книжку!

Я предъявил. Фельдфебель долго разглядывал ее, или мне это только казалось, однако чувствовал я себя очень напряженно.

Вдруг раздались выстрелы. Указывая вниз по Быховке, фельдфебель спросил меня:

— Далеко до ваших казарм?

— Нет, недалеко. Вон там, освещенное здание, видите — это наш эвакогоспиталь. Там стоит наш пост. А за ним дом, он уже относится к Майданеку. «Концертный» лагерь. Если вы не прочь немного прогуляться, проводите меня до вокзала. А то тут все время стреляют. Одному не очень-то приятно.

Фельдфебель насмешливо посмотрел на меня и самодовольно произнес:

— Ну ладно, проводим тебя немного. То ты бродишь один, словно высматриваешь невесту, а теперь струсил?!

Я только этого и хотел. Лучше разыграть труса и оттянуть их к вокзалу, лишь бы они не пошли к ателье.

На вокзале все было в порядке. Все наши посты, что называется, сосредоточились в одном месте: охраняли небольшой стол, уставленный пивными бутылками.

Заметив патруль, они хотели было очистить «объект охраны» от бутылок, но, разглядев с патрульными своего унтера и зная, что я человек снисходительный, предложили мне присоединиться к ним. Патрульные сразу ушли.

Я выслушал несколько анекдотов, что-то рассказал сам и собрался было уходить.

Солдат Бергер попросил:

— Скоро смена, господин унтер-офицер. Побудьте с нами еще немного. В казарму пойдем все вместе. Сегодня стреляют на всех углах.

До смены оставалось полчаса, и я решил подождать.

Рядом с вагонами, в которые грузили оборудование госпиталя, на путях стояли особые эшелоны со своей охраной и даже с бронепоездом, у которого пока не было команды. Очевидно, готовился какой-то важный маршрут. В закрытых вагонах — военное оборудование. Поблизости — отдельные вагоны, предназначенные для отправки по разным маршрутам.

На правах поверяющего я прошелся вдоль нашего эшелона, поговорил попутно с охраной других эшелонов, перелез через какую-то платформу, на которой валялись мотки колючей проволоки, миновал вагоны, наполненные всякой живностью, — оттуда доносился поросячий визг; ясно, что все это идет на фронт, на Восток, для продолжения войны.