МИТРИ КИБЕК (Дмитрий Афанасьевич Афанасьев) - Герои без вести не пропадают. Книга вторая

– Слушай-ка, ведь ты сам русский, почему же муча ешь советских людей?

– Во-первых, я не русский, а фольксдойче [Фольксдойче – немцы, родившиеся за пределами Германии], во-вторых, я не мучаю тебя, а мою, чтобы ты был чист душой и те лом. Привык у себя дома жить в грязи и здесь не хочешь мыться. Не выйдет! Тут тебе не Азия, а Европа. Ха-ха- ха! – заржал палач.

Турханов все еще надеялся пробудить в нем совесть.

– Я с удовольствием помылся бы, но вода-то ледяная,- сказал он, не повышая голоса.

– Хочешь горячей? Что ж, на, получай! – издевательски засмеялся фашистский ублюдок, повернул какой-то рычажок, и тут же из шланга полилась горячая вода.

Чтобы не обвариться в кипятке, полковник вынужден был нырнуть в холодную воду, уже наполнившую половину бассейна, но стоило ему высунуть голову, чтобы глотнуть воздуха, как струя кипятка снова заставляла прятать голову в воду. Так беспрерывно ныряя и снова высовывая голову из воды, Турханов промучился минут десять. Но силы его начали иссякать. К тому же уровень воды поднимался все выше и выше, и уже ноги не доставали дна бассейна, что лишило последней возможности отдохнуть стоя после очередного глотка воздуха. Когда-то Турханов без особого труда переплывал Волгу, а теперь вот начал захлебываться. «Неужели придется утонуть в этой вонючей яме? – со злостью подумал он. – Нет, сдаваться нельзя. За жизнь надо бороться до конца». План действия созрел мгновенно. Высунув из воды голову, он еще раз глотнул воздух. При этом заметил, что бассейн наполнился почти до самого края, а палач, чтобы увеличить ударную силу струи, так приблизился к нему, что ноги его почти касались воды. Запомнив, где он стоит, Турханов опустился на дно, присел, с силой оттолкнулся ногами, подобно рыбам, преследуемым хищниками, мгновенно выскочил из воды, схватил Брага за ноги, приподнял его и сбросил в воду. Рассвирепевший палач попытался выбраться из бассейна, но струя кипятка, направленная Турхановым из брандспойта, снова загнала его в воду. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы на отчаянный вопль фольксдойче не прибежали эсэсовцы. Они сбили Турханова с ног, схватили за руки и ноги, выволокли из «бани» и выбросили прямо в снег. Тут к нему подбежали какие-то люди в полосатой арестантской форме, принесли такую же одежду и помогли одеться.

– Мужайтесь, товарищ! – сказал один из них. – Это еще не конец, а только начало. Самое трудное впереди. Идите становитесь в строй. Нас поведут в двадцатый блек. Говорят, оттуда еще никто не выходил живым.

Двадцатый блок называли по-разному. Когда-то там находился карантин, затем его превратили в лазарет, а в первой половине 1944 года фашисты этот барак отгородили от остальной части лагеря каменной стеной высотою в три метра, по внешним углам построили три дополнительные сторожевые башни, на которых круглосуточно дежурили эсэсовцы-пулеметчики, вооруженные также ручными гранатами. После этого немцы назвали этот барак изолирблоком, а узники Маутхаузена – блоком смерти.

Известно, что жизнь каждого человека завершается смертью, но смерть смерти рознь. Одни люди, совершив то, что положено совершить человеку, умирают дома в окружении родных и близких, другие погибают на поле брани, защищая свою родину от нашествия врагов, третьи становятся жертвами всевозможных катастроф- во время исполнения ими своих служебных обязанностей. Те и другие оставляют о себе добрую память. Но бывает и такая смерть, которая уничтожает человека не только физически, но и морально, которая является не логическим завершением жизни, а только свидетельством беспощадной жестокости, подлости и цинизма определенных слоев общества. В двадцатом блоке всех заключенных ожидала такая смерть, о чем знали не только сами создатели этого невыдуманного ада, но и их жертвы. Вот уже больше полугода фашисты почти каждый день загоняли сюда заключенных группами и поодиночке, причем группы нередко достигали нескольких десятков, а то и сотен обреченных, а обратно не выпустили ни одного. Зато с территории изолирблока регулярно вывозили на тележках и повозках обезображенные трупы людей. Турханов попал на эту фабрику смерти морозным январским утром 1945 года. Когда эсэсовцы втолкнули его в двойные железные двери, перед ним возникла почти фантастическая картина: сотни людей в полосатой одежде, согнув колени и держась на носках, круг за кругом медленно и молча обходили мрачное серое здание барака. За ними бдительно следили эсэсовцы. Стоило кому-нибудь из заключенных встать на всю ступню или немного выпрямить уставшие ноги, как тут же на него обрушивался град ударов резиновой дубинки. Несчастный падал на землю, а остальные молча проходили мимо.

Новую группу заключенных привел один из помощников коменданта концлагеря. Такое случается редко. Поэтому блокфюрер – молодой эсэсовский унтер в звании ротенфюрера – поспешно прекратил занятия, подал команду «смирно», окинул взглядом всех присутствующих, чтобы убедиться, как они выполнили его команду, после чего, печатая шаг, подошел к помощнику коменданта и доложил, что все заключенные, способные самостоятельно Передвигаться, Делают физзарядку, а больные выведены из барака и дышат свежим воздухом, лежа на земле. Помощник коменданта поблагодарил его за усердную службу и передал пакет с предложением сейчас же ознакомиться с его содержимым. Тот распечатал пакет, извлек какую-то бумажку, прочитал ее несколько раз, но, очевидно, никак не мог уловить смысла, ибо, вместо того чтобы приступить к исполнению этого распоряжения, тупо уставился на старшего офицера.

– Вызовите его из строя, покажите всем своим под чиненным,- шепнул тот, отводя блокфюрера в сторону. – Пусть они обращаются с ним так же, как и с другими хефтлингами, но он должен жить не меньше двух недель. Вы головой отвечаете за точное исполнение этого распоряжения. Приступайте!

Ротенфюрер стукнул каблуком, повернулся к вновь прибывшим, смерил их презрительным взглядом и крикнул:

– Номер 68290, три шага вперед!

Толмач перевел эту команду сначала на русский, потом на польский языки, но никто не вышел из строя. Блокфюрер вынужден был повторить команду. Заключенные посмотрели друг на друга.

– Тебя вызывают,- шепнул сосед Турханову.

В гестапо полковник числился под номером 78901 и не знал, что в концлагере он значился под другим номером. Теперь посмотрел на свою куртку и понял свою оплошность. Но было уже поздно. Блокфюрер подошел к нему и, приговаривая: «Надо быть внимательным!», трижды ударил стеком по лицу. Полковник поднял руку и прикрыл ладонью рассеченную бровь, откуда потекла кровь.