Расс Шнайдер - Смертники Восточного фронта. За неправое дело

К тем, кто останавливался, он иногда обращался тоном усталого фельдфебеля, спрашивая, как дела. Большую часть своей карьеры военного он был штабным офицером и полковой службы не знал. Однако то, что Шерер пережил в Холме, сделало его другим человеком, и он узнал то, чего никогда не испытал бы, служа в штабе.

В доме на противоположной стороне улицы горел свет, падавший сквозь щели в защитных экранах окон. Из дома вышел Матцелаар. Он огляделся по сторонам, заметил Шерера и окликнул его, чтобы убедиться, что это действительно генерал.

Шерер двинулся ему навстречу.

— Те, кто вырвались из цитадели, установили контакт с группировкой Волера.

— Сколько их? — поинтересовался Шерер.

— Примерно сто человек. Майор Трибукайт убит.

— Как обстановка в восточном котле?

— Никаких сообщений оттуда пока не поступало, герр генерал.

— Из цитадели еще кто-нибудь вырвался?

— К счастью, да. Точные цифры пока неизвестны. Правда, скорее всего, лишь небольшая горстка людей.

Шерер замолчал, поеживаясь от холода. Ночь была холодной. По небу бежали гонимые ветром облака, иногда ненадолго открывая взгляду ночные звезды. Трибукайт командовал одной из егерских частей. Генерал знал его по боям близ Чернозема, в которых несколько недель принимали участие егери.

— Я все понял, благодарю вас, — произнес Шерер.

Последние донесения поступили два дня назад. После этого из котла удалось вырваться лишь одному солдату, с великим трудом преодолевшему расстояние в шестьдесят с лишним километров, которые он прошел по дуге, двигаясь в северном направлении. Таким образом, ему удалось добраться до Ново-Сокольников. Он был самым последним. До него покинуть котел смогла группа в восемнадцать человек, преимущественно раненых. Эти люди узнали о гибели Трибукайта и отказались остаться в цитадели. Их, должно быть, беспокоили мысли о том, что они совершают предательство. Этих солдат невозможно было винить в измене воинскому долгу, потому что они с оружием в руках боролись за выживание. Когда они добрались до позиций немецких войск, у них был вид людей, находящихся на грани полного отчаяния. Лейтенант, который вел их, погиб точно так же, как и лейтенант Риттер из группировки Дарнедде — от осколка вражеского снаряда. Он был убит незадолго до того, как его отряд добрался до своих.

Итак, все закончилось.

Они продолжали получать сведения о том, что происходило в Сталинграде, за тысячи километров от них. Все делали вид, будто это им неинтересно в свете их собственных мучений. В действительности это было вовсе не притворство, хотя они полностью не могли обуздать некоторое механическое любопытство в отношении судьбы Сталинграда. Название этого волжского города с прошлого лета не сходило со страниц газет, сводок Верховного командования или разговоров обывателей. В конце лета и осени минувшего года в ходе боев 6-я армия была разбита. До этого ей удалось захватить большую часть этой сталинской цитадели на Волге. В ноябре немцы были окружены, и русские развернули мощное контрнаступление ровно за неделю до того, как в кольцо осады были взяты Великие Луки.

Великие Луки оказались полностью в руках советских войск 17 ноября 1943 года. Окруженные в Сталинграде немецкие солдаты были обречены на голодную смерть. Огромный котел, в котором оказались триста тысяч человек, — это численность какого-нибудь небольшого европейского народа — 3 февраля сократился до пространства в несколько квадратных километров, в центре которого находился командный пункт фон Паулюса. Сам фон Паулюс в тот же день капитулировал. Шерер узнал об этом в Велиже. Наверно, каждый второй немец, находящийся в рядах вермахта, узнал об этом, находясь в окопах на протяжении всей линии фронта, протянувшейся от Балтийского до Черного моря.

Великие Луки — город значительно меньший, чем Сталинград, всего лишь крошечная точка на карте, оборонялся семью тысячами немецких солдат, которые понесли огромные потери. Холм оставался в руках немцев до 1944 года.

В 1977 году Шерер, давно ушедший в отставку, сел на самолет, доставивший его из Германии в Лондон. Через несколько часов он оказался в месте назначения — в одном из домов Кенсингтона. Он вспомнил упомянутый в письме номер дома и вскоре нашел его. Четыреста двадцать три. У него точно такой же номер дома. За последние месяцы он подметил в своей жизни массу странных совпадений. Он не придавал этому особого значения, однако не мог не обратить на них внимания. Он не верил в присутствие незнакомой направляющей руки судьбы, однако вышеупомянутые малозначительные совпадения последнего времени — некоторые из них совершенно удивительные — стали происходить в его жизни все чаще и чаще. Это побуждало к раздумьям, но замеченные им странности жизни быстро забывались и приходили на ум только тогда, как происходили новые.

Шерер рассказал об этом хозяину дома, пригласившего его к себе в гости. Тот признался, что тоже подметил случайное совпадение номера дома. И гость, и хозяин раньше никогда не встречались, но быстро прониклись взаимной симпатией и легко завязали разговор. Дом в Кенсингтоне и дом в Галле. Они устроились в комнате на втором этаже, уютной, плотно заставленной мебелью, внутрь которой через шторы проникал внешний свет. Хозяин был грузным немолодым мужчиной, внешность которого говорила об увлечении едой и спиртными напитками или, скорее всего, о былом увлечении. Ныне он страдал от диабета. Он писал книгу о Холме. Сам он также принимал участие в войне и поэтому быстро нашел общий язык с гостем из Германии. Лукас не был дилетантом. Спустя какое-то время они уже беседовали вполне свободно и не испытывали неловкости при случайно возникавших в разговоре паузах.

— Они сражались храбро, как львы, — заметил Шерер.

Он произнес эти слова с какой-то спокойно-упрямой гордостью, не думая о том, какое впечатление они могут произвести на собеседника, помня о том, что истина не зависит от той формы, в которой она выражена. Лукас изучил огромное множество малоизвестных, почти мистических фактов о войне Германии с Россией и был поражен необъяснимой счастливой судьбой остатков военной группировки Шерера, выдержавшей сто пять дней осады в Холме. Он хотел узнать даже самые незначительные подробности этих драматических событий, и Шерер, как будто находясь в трансе, долго и охотно отвечал на все его вопросы.

За последние тридцать лет он ни разу не рассказывал так подробно о тех далеких событиях, да его до Лукаса никто и не просил об этом. Впрочем, он ни от кого не ждал подобных вопросов и предполагал унести с собой в могилу воспоминания о том, что происходило в грозные дни войны.

Он превратился в сухонького сморщенного старика в очках с толстыми стеклами и седой бородкой и стал похож на старого еврея, безропотного, трагического, стойкого и спокойного. Он сказал, что они сражались храбро, как львы, и в его сравнении прозвучали едва ли не религиозные благоговейные нотки.