Валерий Николаев - Закуси горе луковицей

Джимми усмехнулся.

— Не знаю. Но по логике вещей, да. Чтобы оставаться чемпионом, не обязательно всякий раз драться, можно быть и единственным в своей весовой категории.

— И с этой точки зрения, — подперев скулу большим пальцем, размышлял Володя, — нищими мы вам нравимся куда больше, чем прежде.

Джеймс чуть пожал плечами, мол, не исключено.

Семен Викторович доламывал свои ногти. Очевидно, такой поворот дела его не устраивал. Все с интересом слушали непривычно откровенный разговор достойных друг друга оппонентов. Они немного раскраснелись.

— Джимми, — спросил Володя, — а что вы думаете о китайских реформах? Ведь успехи у Китая более чем внушительные. Вас это не воодушевляет?

— Нет, не особенно. Понимаете, у них все своеобразно, я бы сказал, слишком по-китайски, — коротко рассмеялся он. — И потом их переустройство затронуло не все сферы. Огорчает то, что они не сменили идеологические ориентиры.

— Чего же тут жалеть? Социализм не так уж плох. К тому же китайцы доказали его жизнестойкость.

— Владимир, — подался вперед американец, — пока Китай будет оставаться приверженцем коммунистического учения, противостояние не исчезнет.

— У государств с амбициями всегда найдется повод для разногласий, — возразил Некрасов.

— Это правда, — сказал Джеймс. — Но почему вы уверены, что социализм не плох?

— А вот почему. Социализм — это не просто альтернативная политическая система, а попытка идеалистов создать общество, в котором основа человеческих отношений — бескорыстье. В таком обществе естественны и органичны порядочность, деликатность, щедрость, прямодушие, доброта, то есть все то, что мешает индивиду преуспеть при капитализме. И практика показала, что кое-какие успехи у нас уже были. Если же порой нас и одолевала корысть, то мы стыдились этого и стремились пересилить свою слабость. И в том, что алчность не может быть нормой человеческого сосуществования, идеалисты, несомненно, правы. И в этом отношении данные системы полярны друг другу. Я думаю, что пройдет несколько поколений и люди вернутся к ценностям социализма. Потому что капитализм рано или поздно себя сожрет.

— Любая попытка создать совершенного человека обречена на провал, — заметил Семен Викторович. — Нельзя идти против натуры человеческой.

— Можно и нужно! — решительно возразил ему Некрасов. — Подавить в человеке низость и жадность — это задачка куда сложней, чем вырастить демократию. Потому что в основе большинства процессов, протекающих в обществе, лежат деньги. А деньги питают жадность.

— От неукротимого стремления удовлетворить свои желания избавиться невозможно, — продолжал упорствовать Мохов-старший.

— Не уверен, — задумчиво проговорил Володя. — И согласитесь, научить человека жить заботой об обществе, о своем духовном здоровье — все равно, что научить его летать. А возвести в абсолют его эгоизм, дать волю его алчности и амбициям — значит, оставить его барахтаться в грязи. А для человека это позорно.

Джеймс, выдержав паузу, спросил:

— Вам, что же, нравится и то, что сейчас творится в Белоруссии?

— А что там собственно творится? — прищурился Некрасов.

— Как? Вы не понимаете? — с любопытством посмотрел на него американец. — Там же ни проблеска демократии, и царит настоящий диктаторский произвол. Разве это нормально?

— Демократии там маловато, это верно, — спокойно ответил Володя. — Но вот послушайте о встрече, которая у меня произошла с одним шофером из Могилева не далее, чем девять дней назад. Он возвращался на своем МАЗе из командировки и на денек заехал к старому другу, тоже шоферу. Встретились мы в гараже. Когда я узнал, что он белорус, то попросил его немного рассказать об их жизни. Он говорит мне: «А что? Хорошо живем. У нас не закрылись ни один завод, ни одна фабрика, ни один рудник, не развалился ни один колхоз. Все работает. И дисциплина — не чета вашей. Я приехал в Волгоград по телеграмме за оборудованием и двое суток ждал, пока мне, наконец, отгрузят его. А у нас, если уж договорились, — никаких проволочек. И ни инженер, ни завгар, ни снабженец не уйдет домой, пока на завтра не обеспечит меня работой». Спрашиваю: «А как заработки?» «Отличные, — говорит. — Пожить бы так подольше». Спрашиваю его: «А как у вас насчет свободы, не слишком притесняют?» Говорит: «Знаешь, парень, в ваших газетах правды о нас ни на грош. Демократия — власть народа. А миллионы безработных, беспризорников и бомжей — это, что, не народ? Почему их в России все больше и больше? Кто думает о них? У вас сейчас как в дикой природе: пока ты здоров и молод — ты нужен. А после пятидесяти — балласт. Нет, упаси Бог от такой демократии!»

Вот и судите сами: хотят ли они такой разрушительной перестройки, как у нас? Вряд ли. Им нужны справедливость, порядок и достаток — и они у них есть.

Семен Викторович шумно выдохнул воздух.

— Вот глупцы! — свирепо воскликнул он. — И как они могут доверяться этому горлохвату?

— Вот-вот, — эхом отозвался на его слова Джеймс. — Мне тоже удивительно: как они могут не замечать, что он ограничил их в правах и свободах, как самых настоящих рабов!

— Разве у них есть проблемы с выездом? — спросил собеседников Владимир. — Насколько я знаю, нет. А доверяют они своему президенту по одной причине: он, вероятно, единственный руководитель, кто очертя голову не бросился в эту стремительную мутную реку, называемую свободным предпринимательством. Может быть, он оказался зорче остальных и вовремя заметил, сколько же, прошу прощения, дерьма плывет по ней. Он сам не полез в нее и земляков своих удержал от этого шага. И, может быть, тем самым уберег свою страну от разорения. Вот за это они ему и благодарны.

— Похоже, он у вас в любимчиках? — ехидно спросил Семен Викторович.

— Вовсе нет. Мне многое не нравится в нем, как впрочем, и во всех остальных. Но он, в отличие от наших пораженцев, — мужик, и его есть за что уважать.

— Неужели они не осознают, что рано или поздно им придется окунуться в эту реку? — спросил Джеймс.

— А может, они найдут более разумное решение? — спросил Владимир. — Ведь форма собственности не помеха для демократии. Хотя выбор у белорусов, прямо скажем, небогатый. Жаль их…

— И все-таки мне странно и непонятно, — с запинкой сказал Джеймс, — почему вы, Владимир, сегодня, зная всю правду о гибельном пути, которым прошла Россия, остаетесь в уверенности, что социализм не так уж и плох.

Взгляды всех присутствующих скрестились на Владимире.

— Да потому, что его движение к цели, — ответил он, — можно сравнить с путешествием «Летучего голландца» в неизвестность. В его команде, в общем, как и везде, кроме молодых, здоровых и энергичных людей, немало лодырей, стариков и пьяниц. От них мало пользы. Но ни у кого нет и мысли выбросить их за борт. Потому что его экипаж — это не скопище индивидуалистов, а единая сплоченная команда. И у каждого из них есть свои обязанности. Со временем конечная цель корабля прояснится, курс подкорректируют. И пусть это мечта, легенда. Но мне такая будущность гораздо приятней, чем бег наперегонки к вожделенному корыту. Потому что мне претит животное благополучие. Поэтому я и считаю социализм перспективней, духовней и гуманней.