Олег Татарченков - Группа сопровождения

И когда по прошествии пяти лет бывший стажер снова появился на небосклоне Давицина, уже ставшего главным редактором популярной газеты, яростно ругающей коммунистов, борющейся с депутатами областного Совета (тем не менее, там столующейся в полном составе), поддерживающей главу администрации, и умеренно-либерально покритиковывавшей президента, Алексей Николаевич сморщился.

Но сморщился не сильно: газете нужны были молодые журналисты, тем более с опытом работы и с перспективой получения диплома престижнейшего вуза страны. А что касается наглости… в журналистской работе без нее никуда. Строптивость же, как известно, проходит с годами. Кадрами разбрасываться было глупо, и он взял Уфимцева на работу.

Правда, не удержался-таки от возможности подгорчить пряник: Игорь принимался криминальным репортером на полставки с двухмесячным испытательным сроком. Это были грабительские условия: норму в две с половиной тысячи строк нужно было выполнять наравне с «авторитетами», которые могли себе позволить программные статьи объемом в полосу. Уфимцеву на первых порах никто таких объемов не давал.

Да и сама криминалка во все времена была не очень популярна среди журналистов прежде всего из-за своего запаха. Ну, чем может пахнуть криминал? Кровью, анашой, дерьмом, спермой, водочным перегаром, порохом, гуталином милицейских сапог и продезинфицированными в вошебойке зэковскими бушлатами.

…-Алексей Николаевич! — Уфимцев молитвенно поднял руки выше головы, словно мусульманин, совершающий намаз.

Он сидел в кресле в дальнем углу кабинета. Между ним и Давициным было не менее двух метров пустого пространства, а проклятые кресла в кабинете шефа были так глубоки, что заставляли всех посетителей созерцать его сквозь собственные задранные к небесам коленки. При этом демонстрируя хозяину кабинета внутреннюю часть бедер.

Если бы кабинет Давицына посещали только одни женщины, Уфимцев еще мог бы понять изобретение главного редактора. Но причем здесь были мужчины? Тем более, что излагать суть вопроса в этом положении чертовски затруднительно. Вот и сейчас Игорь сидел в неприятной позе, вздымая руки к небесам. Правоверные мусульмане оскорбились бы, узрев такую картину. К счастью, они этого не видели.

Уфимцев пытался убедить своего шефа в целесообразности командировки в Рыбинский район.

— Алексей Николаевич, — с жаром и, как ему казалось, убедительно, говорил Игорь, — В сельской глуши просто так не рушат могилы. Даже если это акт пьяного вандализма, за ним должна стоять какая-то глубокая личная обида к покойному. Слава Богу, мы не в Прибалтике живем, где оболтусы, воспитанные на советские деньги, изгаляются над памятниками советским же солдатам…

— Это что за коммунистическая пропаганда, Игорь? — поморщился Давицин, — выбирай примеры поудачнее.

— Пример удачен. Мой дед получил в этой Прибалтике контузию в сорок четвертом. Освобождал от немцев Шауляй и при этом в партии не состоял.

Давицин сделал вид, что не заметил сентенцию.

— Пойми, — ответил он, крутя в пальцах очки в тонкой золоченой оправе, — Я не могу отправить тебя в командировку на основе такой куцей информации. Несколько строчек в оперативной сводке милиции и — вагон твоих домыслов. А если проездишь впустую?

Уфимцев глубоко вздохнул и обреченно произнес:

— Притащу репортаж из жизни райотдела милиции. Как они там борются… с иконниками, например! Это в качестве обязательной нагрузки, Алексей Николаевич!

— У нас в Рыбинске есть собкор, — продолжал защищать свои бастионы редактор, но уже не так убедительно.

«В конце концов, — думал он, — у нас действительно мало живых материалов из глубинки. Собкоры боятся критиковать местное начальство и поэтому чаще всего дают серую информацию, без красок и ярких примеров. На этом тираж не вытянешь. Конечно, их можно понять: они там живут, а придавить человека в глубокой провинции, отравить жизнь до конца его дней, наши начальнички еще с прошлых времен выучились и привычку эту не растеряли…Впрочем, газете от этих оправданий не легче».

— Ладно, произнес слух Давицын, — Отправляйся. Когда планируешь ехать?

— Завтра.

— Со следующего понедельника. На этой неделе лимит командировок исчерпан. Да… и пригласи ко мне секретаршу. И… вот что еще! — Давицин остановил у порога кабинета уже собирающегося выйти Уфимцева, — Возьми фотографа, своего друга Бунина и дуйте сегодня на конкурс красоты «Мисс Волга». Там сегодня дают шоу в ДК моторостроителей.

— Москвичи?

— А что, разве в Москве Волга протекает? — деланно изумленно приподнял брови редактор, — Что-то мне об этом неизвестно. Нет, организаторы из Самары. Приплыли к нам на теплоходе.

— А почему отдел культуры не пошлете?

— Игорь, — вновь поморщился главный, — не переводи стрелки на других. Тебе дано задание — выполняй!.. А что касается отдела культуры — сам подумай: там же одни женщины. Они на такие вещи совершенно по-другому смотрят. И про этих длинноногих див такое понапишут! А своего друга Бунина захватишь потому, чтобы у вас в материале было две точки зрения. Один будет критиковать, другой — защищать. Да и обленился что-то твой приятель за последнее время — норму не выполняет. Пусть поработает. Свободен!

— Есть! — Уфимцев глумливо изогнулся в верноподданическом поклоне и вышел.

Секретарь имела давнюю привычку не сразу после приглашения шефа, а спустя минуты три. Что она хотела этим сказать или доказать — выдержать паузу, чтобы подчеркнуть собственное достоинство, Давицин не задумывался. Он просто принял это к сведению и сейчас, вспомнив о раздражавшей раньше манере своего секретаря, подумал, что это даже хорошо: есть время поразмышлять.

Главный редактор глотнул уже остывший чай, отставил далеко от себя кружку и подошел к окну. За окном кабинета, на асфальте, расположенном не уровне пояса (редакция располагалась в полуподвальном помещении дореволюционного особняка) метались резкие тени от качающейся под ветром рябины.

«Скоро будет осень, — думал Давицин, — Граница света и тени становится ярче. Это первый признак. Первая осень моего редакторства. Как меняются карты судьбы… Разве я мог подумать еще пару лет назад, что буду начальником целого коллектива, редактором крупной областной газеты. Если бы кто-нибудь мне об этом рассказал в то время, когда я был всего лишь преподавателем философии в нашем университете, я бы рассмеялся…

И все-таки я правильно сделал, что сумел отодвинуть от редакторского кресла этого писателя, диссидента. Эмоции и студенческие идеалы смешны в сорокалетнем мужчине. Эта порода может только критиковать, кричать и взывать к совести. А вот что-то построить… Строить нужно в рукавицах, а не в белых перчатках, которые они не хотят снимать. Как там у Стругацких? «Когда Бог берется чистить нужник, он не должен бояться, что у него будут грязные пальцы». Грязные пальцы — удел каждого строителя. Критиковать легче…