Валериан Якубовский - Дезертир

Пашка Косой тоже с подозрительностью взглянул на Шилова.

— Слушай, друг, — сказал он. — Твоя фамилия случайно не Шилов?

— Не знаю такого.

— Уж очень похож.

— Каждый человек на кого-то похож, — ответил Шилов и начал гадать, поверил ему Пашка или не поверил. Должно быть, поверил, потому что больше не вступал с ним в разговор и, взяв газету, снова закрыл лицо от солнца.

Чтобы не дать повода для подозрения, Шилов, поправив майку, продолжал лежать неподвижно и строил планы, как унести от Пашки Косого ноги и добраться домой. Ехать на поезде опасно. Можно опять встретить Марию Михайловну. На вечернем теплоходе? Там одна губинская сволотня. Оставалось переправиться на левый берег и домой идти пешком.

Спустя полчаса, Шилов навернул на туфли рубашку и брюки, перевязал ремнем и на боку переплыл Двину, не замочив даже одежды.

Придя с работы, Татьяна Федоровна с беспокойством поглядывала в окно, ожидая сына с Ядрихи, но Шилов зашел во двор с Вондокурской тропинки, усталый и чем-то озабоченный.

Видя, что сын не в духе, Татьяна Федоровна молча накрыла стол и, не дотрагиваясь до ложки, начала донимать его расспросами о поездке в город.

— Плохи мои дела, — сказал Шилов, придвигая тарелку со щами. — С Марией Михайловной столкнулся в вагоне, а на пляже встретил Пашку Косого.

— Господи! — схватилась за голову Татьяна Федоровна. Ей стало невмочь, что потуги отвести от сына подозрения провалились и угроза опять исходит от семьи Сидельниковых. Пашки она не боялась. Пашка с тридцатых годов живет в городе и не знает о дезертирстве Шилова. А вот Мария Михайловна… — Что она тебе сказала?

— Ничего, — улыбнулся Шилов. — Она меня не узнала…

— Так бы и сказал, — заплакала мать. — Она все еще замечала, что сын пугает ее своими промашками и издевается над ней. — Ты уморил меня, дитятко. Думаю, пропала моя головушка. Жди гостей. Сколько лет хранила тебя, Мишенька, и все псу под хвост… А Пашка что?

— Я сказал ему, что он обознался.

— Поверил?

— Поверил.

— Слава тебе, господи! А вот Мария Михайловна…

— Мне кажется, если б она и узнала меня, не пошла б доносить.

— Ой не скажи, дитятко. Пошла бы. Мы славно ей насолили. Она не пойдет — Щукин пойдет. А нам от этого не легче.

— Щукин — другое дело. Он давно на меня зубы точит.

— Все равно, дитятко, что дерево, что бревно, — вздохнула мать, подкладывая сыну остатки воскресной стряпни. — Оба одним миром мазаны.

— Одним, не одним, — заявил Шилов, — а встретится мне этот Щукин на узкой дорожке — не быть ему живому.

— Что ты, бог с тобой, Мишенька… Может, еще…

— Между прочим, я его видел сегодня.

— Где видел?

Отодвинув от себя пустую тарелку, Шилов рассказал матери о дневных похождениях на пути к дому. Он дважды переправлялся через какие-то водоемы, оставшиеся после весеннего паводка, обходил за версту работающие сенокосные бригады, прятался от людского глаза в зарослях ивняка. У губинских угодий видел станционную машину, на которую грузили сено. Щукин стоял у кабины и разговаривал с бригадиром. Пришлось дать крюку, чтобы не попасться Щукину на глаза. И только к вечеру Шилов вернулся домой.

— А что нового в городе? — спросила мать, убирая посуду со стола.

— Портреты Берии поснимали…

— Берии? То-то, я вижу, ребятишки у конторы таскают какой-то рваный портрет и горланят во все глотки:

— Ловко они его! — улыбнулся Шилов. — Ведь кто-то уже успел сочинить.

Татьяна Федоровна не знала, радоваться ей или кручиниться:

— А это хорошо, что сняли?

— Как тебе сказать, — затруднялся Шилов. — Людям посвободнее будет.

— Плевать мне на людей, — в задумчивости проговорила мать. — А тебя уж никакая власть не оправдает. Что делать, дитятко, не знаю… Нашего горя и топоры не секут…

— Еще бы оправдала. А кто про меня знает? Властям нужно донести.

— Донесут те же Сидельниковы, дитятко.

— Ты же сама радовалась, что Леушев отвел подозрение.

— Радовалась. А на сердце кошки скребут. Чует оно беду неминучую.

Три дня Татьяна Федоровна ходила мрачней грозовой тучи, пока у калитки Сидельниковых не встретилась с Марией Михайловной:

— Татьяна Федоровна! Вы?

— Я, милушка, я… Господи! Какая встреча! — залебезила Татьяна Федоровна и, обнимая свою ненавистницу, холодными губами впилась ей в щеку.

— Давно не виделись. Как вы теперь поживаете? Воображаю, скука смертная. Одиночество, милая, хуже всего на свете.

— Ой, не говорите, голубушка, — заплакала Татьяна Федоровна. — Тоскливо. Хоть живой полезай в могилу. Словечка некому сказать… Того и жди, онемею скоро, милушка…

— Верю, дорогая Татьяна Федоровна, верю и очень сочувствую вам.

Мария Михайловна возвратила ей веру, что сын по-прежнему находится вне подозрения. Конечно же, она не узнала Шилова в поезде, но искренне разделила горе с Татьяной Федоровной, похоронившей красавицу-дочь.

Вечером, вспоминая о поездке в город, Шилов тоном обиженного человека, которому перестали верить, упрекнул мать:

— Я же тебе говорил, что она слепая. Не верит.

— Теперь-то я, дитятко, сама поняла, что слепая.

В дом Шиловых вселилось временное успокоение. Побывав на людях, Шилов несколько оживился, но ненадолго. С новой силой начинало угнетать его прозябание. Оно обрекало Шилова на вечное скитание по охотничьим зимовьям и приводило в ужас при одной только мысли, что с каждым днем он все больше дичает. В нем уцелело лишь слепое чувство самосохранения, которое перерождалось в бессмысленную животную борьбу за существование. Этой борьбе и подчинил Шилов всю свою несложную деятельность.

Иногда он ставил перед собой невыполнимую задачу быть среди людей. Но так как это удавалось ему при поездке в город. Шилов прибегал к чтению, в котором видел отражение жизни во всем ее многообразии.

Татьяна Федоровна боялась брать книги в библиотеке и покупала в городе. Шилов прочитывал их очень быстро и требовал новых. Он мысленно жил среди людей, одобрял их поступки, порой не соглашался с ними, спорил, протестовал и даже плакал, будучи не в силах изменить того, о чем читал.

По воскресеньям мать привозила из города газеты. Со смертью Валентины она не выписывала их, так как в опытной все знали, что Татьяна Федоровна ничего не читает, в том числе и газет, и если покупает их, то покупает исключительно для оклейки потолка при ремонте дома.

Шилов всегда ожидал свежих газет и читал их с большим вниманием. Газеты, как он говорил, "прочищали мозги". Просматривая сводку ЦСУ за первое полугодие, он с гордостью сообщил матери, что страна в два раза превзошла довоенный уровень и по некоторым показателям оставила позади Америку.