Валериан Якубовский - Дезертир

Когда она открыла дверь и увидела сына, сердце ее окаменело. Сын стоял перед ней бледный и растерянный.

— Что, Мишенька?

— Сегодня, — сказал он, опустив глаза, — кто-то заглядывал в окно и, кажется, видел меня.

— Знаю. Это Данилыч, — и мать рассказала о призраке, которым отшучивался участковый, как присказкой, перед тем как начать разговор о батареях.

Шилов понимал, что стоит на скользком пути, и если сделать неосторожный шаг, можно упасть и разбить себе голову. Но, выслушав мать, оживился.

— Не будет Данилыч доносить обо мне, — сказал он с уверенностью.

— Ой-ли? — усомнилась Татьяна Федоровна. — Твои бы слова да до бога дошли.

— Не будет, — определенно заявил Шилов. — Он меня не узнал. А узнал бы — тебе не сказал. Это точно. Снял бы трубку и донес.

— А что ему мешает сейчас донести? Догадка приходит, Мишенька, не сразу. Надо пуд соли съесть, пока догадаешься…

В этот день Шилов не ночевал дома. Одевшись потеплее, он прихватил с собой веревку и, дождавшись, когда стемнеет, ушел в лес.

Вернулся на рассвете с вязанкой веников усталый, с красными глазами и подпухшими веками. Мать открыла ему дверь, приняла веники и приготовила поесть. Уплетая за обе щеки свежие огурцы и запивая козьим молоком, Шилов невнятно пробормотал:

— Видел двух женщин-грибников.

Татьяна Федоровна втянула голову в плечи:

— А они тебя видели, дитятко?

— Нет. Я притаился за кустом смородины и пропустил их мимо.

Убрав со стола салфетку, он остановился возле матери, постоял и, прежде чем спуститься в подвал, с озабоченностью проговорил:

— Мне нужны, мама, черные очки.

Мать не поняла, зачем ему очки, и в выходной снова отправилась на базар. Она привезла очки и, когда Шилов примерил их, сказала:

— Ты, Мишенька, в очках почти не похож на самого себя.

Чтобы "почти" можно было заменить словом "совсем", он задумал отпустить бороду и перестал бриться. А пока…

Шилов вспомнил, что Ершов покупал для драмкружка актерские принадлежности. Взяв ключ от избы Власа Ивановича, он вышел на крыльцо.

Спустя полчаса кто-то осторожно постучал в дверь. При мерцании лампадки подслеповатая Татьяна Федоровна открыла дверь и в страхе попятилась от порога. В полумраке она увидела перед собой плешивого старикашку с жиденькой бородой, в очках, похожих на те, которые покупала сыну.

— Добрый вечер, хозяюшка, — пробасил незнакомец.

— Пусти, милая, переночевать странника, — и ползет в дверь.

— Куда прешь, козлиная борода? — преградила путь несговорчивая хозяйка.

— Пусти, хозяюшка, я хорошо заплачу.

— Пошел вон! — заупрямилась Татьяна Федоровна. — У меня не дом крестьянина. Поди в затон. Много вас тут шастает.

"Старик" захохотал удивительно знакомым смехом.

— Господи! — остолбенела Татьяна Федоровна. — Кто это?

— Уж коли родная мать не узнает, так люди подавно не узнают, — сказал Шилов и обнажил личину: снял очки, парик, бороду.

Татьяна Федоровна заплевалась, зафукала, но осталась довольной, что сына и впрямь не узнать.

В последних числах августа он часто пропадал в лесу, заготовляя на зиму веники. Рубить дрова боялся и в черных очках. На стук топора могли прийти лесники, которые охотились за безбилетными порубщиками, привлекая их к ответственности. Мать предостерегала сына от лесников, но сердце ее по-прежнему щемили "призраки". Она опасалась, что участковый может ей навредить, сообщив о виденном властям.

Как-то у конторы опытной она встретила Данилыча. Остановилась на минутку, и тот по старой дружбе перекинулся с ней словечком.

— Ну как, Татьяна, призраки тебя больше не беспокоят? — спросил участковый, опасливо поглядывая на гражданку Шилову

— А с чего им беспокоить меня? — возразила Татьяна Федоровна. — Ты же сам, Данилыч, их выдумал и себе голову морочишь.

— Нет, не выдумал. А что это было, в толк не возьму. Ты-то как думаешь, Татьяна? — допытывался участковый.

— Тьфу, леший! Будь ты проклят со своими призраками, — вспылила Татьяна Федоровна. — Пристал, что банный лист… Тучка махонькая набежала на солнышко. Так ее тень проплыла по занавеске. А ты. старый хрыч, не разобрался сослепу, в чем дело, да бух в колокол! Призрак. Людей смешишь.

— А что, Татьяна. Ты правильно мыслишь, — признал свое поражение участковый. — А я не додумался до этого.

— Где тебе додуматься! Ты сам не знаешь, на каком свете живешь.

С тенью призрака исчезла и тень подозрения. Но… Надолго ли? Данилыч согласился с Татьяной Федоровной и оставил ее в покое. Шилов теперь не скрывался в лесах, а сидел дома, не опасаясь, что Данилыч опять заглянет в окно. Однако борьба за сына заставила Татьяну Федоровну проникнуть во все уголки опытной станции и пронюхать, откуда могла исходить опасность. Она залезла в душу каждой ненадежной личности.

Тихо и незаметно подкралась к опытной станции хмурая осень. Осыпала золотом плакучие березки, лизнула малиновой кистью неспокойные осинки за косогором, зазвенела бубенцами огненной рябины и, просияв бабьим летом, пошла шуметь по лесу желтеющей листвой, устилая многочисленные тропинки. Побурела картофельная ботва на огородах, почернели огуречные листья на грядках, опустели поля. Повеяло холодом.

Сутулясь под пронизывающим ветром, почтальон, Петр Никанорович, с сумкой на плече подошел к калитке Сидельниковых и остановился с письмом в руках, ожидая, когда выйдет хозяйка.

Мария Михайловна поспешила ему навстречу. Сердце ее учащенно забилось, подкашивались ноги, кружилось в голове, когда она приблизилась к почтальону и с тревогой взглянула на него.

— Голубушка, — взмолился почтальон, — простите, что я принес вам нехорошее письмо. Должность такая. Он с первого взгляда определял письма с извещениями, присылаемые с фронта, и заранее просил у людей прощения.

Дрожащими руками Мария Михайловна разорвала конверт, пробежала по строчкам, вскрикнула и, покачнувшись, упала на мостки. Выбежала Светлана и стала поднимать отяжелевшее тело матери. Вдвоем с Петром Никаноровичем, они внесли Марию Михайловну в спальню и осторожно уложили на диван.

Перепуганный Петр Никанорович протянул Светлане подобранное у крыльца извещение, и Светлана, убитая горем, зарыдала.

Николай Петрович погиб 12-го июля у Прохоровки. Будучи механиком-водителем, он сгорел вместе со своим экипажем в пылающем танке.

На другой день в опытной все узнали о его гибели. Татьяна Федоровна сочла уместным именно в этот день заглянуть к Сидельниковым, чтобы разделить утрату, постигшую их на третьем году войны, и вместе поплакать.

Мария Михайловна была очень больна. Врач предписал ей постельный режим и запретил двигаться. Не желая нарушать семейного гостеприимства, она встала с постели, приняла Татьяну Федоровну и, проводив ее в горницу, пожаловалась гостье на плохое здоровье.