Валериан Якубовский - Дезертир

— А когда приедет?

— Часа через два.

Валентина вернулась в домик Лучинского ни с чем.

— Не будем ждать, — сказал Лучинский, когда она вошла в горницу, сняла у порога туфли и сообщила, что Щукина послали в Курцево.

Наполнили фужеры. Провозгласили здравицу за счастливое будущее, в которое они верили, как верят дети в красивую сказку. Но не успели выпить, как открылась дверь, и на пороге показалась Татьяна Федоровна.

— Ах, ты, бесстыдница! — завопила она. — Мало того, что встретила чужого парня — пьянствуешь с ним? А ну-ка домой, потаскуха!

Валентина — в слезы. Лучинский вышел из-за стола:

— Зачем вы нас обижаете, Татьяна Федоровна? Мы любим друг друга. Не разрушайте, пожалуйста, нашего счастья…

— И слушать не хочу! — отмахнулась она от Лучинского. — Не допущу, чтоб родная дочь таскалась с чужаком. Марш домой! Не то милицию вызову…

— Татьяна Федоровна, давайте говорить по душам. Какой я чужак? Вы же меня хорошо знаете. Неужели я хуже других? За что ненавидите?

Татьяна Федоровна внутренне признавала, что Лучинский не хуже других, но делала наоборот, ограждая сына от опасности, которую мог внести в дом будущий зять, и стояла на своем.

— А уж не знаю, за что, — сказала она Лучинскому. Душа не лежит к тебе… Вот и весь мой сказ…

Татьяна Федоровна увела Валентину. Лучинский остался один за празднично накрытым столом и горько сетовал на себя, что не сумел отвести от своей невесты злобных нападок матери и позволил ей увести дочь в такую минуту… "Надо быть самому позубастее!" — подумал он и, схватив себя за волосы, быстро заходил по комнате. Мысли мешались в его мозгу. Лучинский не знал, куда прислонить голову в этот счастливый, но в то же время ужасный день в его жизни. Он боялся потерять Валентину. Сидя у открытого окна и вдыхая запах цветущей рябины, он неподвижно смотрел на дорогу и ждал, не появится ли Валентина. Но в этот вечер Валентина не пришла. Пришел Щукин.

Постучавшись в дверь, он остановился у порога, снял туфли и, окинув любопытным взглядом горницу, сказал:

— Ты смотри. У тебя, Алеша, уют в доме наведен со вкусом… Не подумаешь, что живет холостяк.

— Это все Валентина, — признался Лучинский. — Я тут ни при чем.

Щукин вымыл руки и подошел к столу.

— У тебя, брат, губа не дура, — сказал он, усаживаясь против хозяина, — Валентина — чудесная девушка. Мало того, что красавица — умница. Одним словом, девка — клад. Дело прошлое, Алеша. Не стану скрывать. Но не обижайся на меня. Я к ней подбирался еще в сорок седьмом году. Так она мне прямо: "Не заговаривай зубы. У меня есть жених, Лучинский, и я на тебя его не променяю". Так что — гордись… Кстати, где она? Не вижу.

— Нет, Саша, Валентины. Мать увела, — с грустью сказал Лучинский, тяжело вздохнул, раскупорил бутылку "столичной", обновил привезенные с собой рюмки и рассказал Щукину о приходе Татьяны Федоровны, о том скандале, который она учинила к его приезду.

Подняли рюмки, чокнулись за приятное знакомство. Выпили. Закусили.

— Трудно ее понять, Алеша, — проговорил Щукин. — Это какой-то изверг. С ней опасно дело иметь. Любого раздавит и затопчет в грязь…

— Я-то знаю, Саша. Испытал на себе. У нее для меня в сенях коромысло содержалось, чтоб, значит, близко не подходил к дому…

Выпили по второму шкалику. Щукин придвинул к себе тарелку с колбасой и, ткнув вилкой в сальный ломтик, бесхитростно взглянул на Лучинского:

— А ты не задумывался, почему она такой зверюгой на тебя бросается?

— Рожа моя ей не нравится, — признался Лучинский и посмотрел в зеркало.

Щукин захохотал дробным смехом.

— Пойми меня правильно, Алеша. Не в роже дело, — сказал Щукин и с какой-то осмотрительностью выглянул в окно.

— А в чем?

— При твоей роже Татьяна Федоровна с удовольствием отдала бы за тебя Валентину и благодарила бы бога за свою судьбу… Она тебя боится…

— Меня боится? Зачем меня бояться? Что я…

— А вот зачем, — перебил его Щукин. — Мне кажется, она скрывает в подвале сына-дезертира и боится пускать тебя в дом…

Лучинский встрепенулся, будто его самого обвинили в дезертирстве:

— Что ты сказал? Сына скрывает? Какого сына? Ее сын утонул.

— Черта с два утонул — пропал без вести, — поправил Щукин. — А это понятие довольно растяжимое… Сидит дома, в подвале.

— Откуда у тебя такие сведения? — продолжал наступать на него Лучинский.

— Есть серьезные улики.

— Какие улики?

— Я читал письмо Ершова из Устюга. Следователь Невзоров утверждает, что Шилов не утонул, а дезертировал, да прокурор не дал визы на арест.

— Следователь мог ошибиться…

Щукину, видимо, не хотелось раскрывать перед Лучинским все карты, но желание убедить товарища в своей правоте взяло верх:

— Хорошо, Алеша… Между нами… Я видел Шилова в Приводине. Деньги меняли во время реформы. Спрашиваю: "Кто последний?" — "Я", — говорит. Смотрю — вроде Шилов. На глазах — черные очки. Ну, думаю, попался, соколик. Не прошло и минуты, как он повернулся ко мне: "Стойте за этой женщиной. Пошел менять, а деньги забыл на столе. Сейчас приду. Недалеко живу". Я нарочно задержался с машиной и прождал его целый час — как в воду канул.

— Что же ты, Саша, до сих пор молчал?

— А вдруг обознался? Тогда что? Это же подсудное дело. Татьяна Федоровна мне горло перегрызет… Живет, мол, недалеко. Значит, не Шилов.

— А еще какие улики?

— Была одна возможность схватить его, да Леушев проморгал… Налей еще по стопочке, — попросил Щукин, и Лучинский протянул руку к бутылке. Рука его дрожала. Он не попадал в рюмку и проливал водку. Наблюдая за ним, Щукин пожалел, что сказал о Шилове. Но раз уж начал, решил закончить: — Во время нашей свадьбы прибежала Симка-молочница и сказала, что в избе Шиловых горит свет и кто-то ходит по горнице. "Господи! Да это же воры!" — завопила Татьяна Федоровна — и домой… Ходил, конечно, Шилов. Я специально подослал Леушева схватить Шилова. Но не тут-то было… Татьяна Федоровна его облапошила. И Леушев вернулся несолоно хлебавши. Я ничего не сказал на его оплошность.

Лучинский начинал верить Щукину. Он сидел как на иголках и думал, в каком аду находится Валентина. Кое-что прояснилось в голове о причинах враждебного отношения к нему Татьяны Федоровны:

— Кто еще знает о Шилове?

— Жена и теща. Они еще приписывают ему и убийство Ершова.

— Погоди-погоди. — ужаснулся Лучинский. — Что-то в голове не вмещается. Этого быть не может. Они же друзья с детства.

— Может! — убеждал его Щукин. — Подкараулил в Кошкинском лесу и убил… чтоб не выдал его, Шилова. Вещмешок Ершова нашли. Правда, вину свалили на каких-то заключенных, бежавших из-под стражи… Так все и замяли…

— А если это "все" размять?

— Я так же думал сначала. Но ведь это предположение, — подосадовал Щукин. — Да и кто будет такими делами заниматься? Заинтересованных лиц нет. В конце концов Шилова в мешке не утаишь — выползет наружу. А пока пускай гниет в подвале. Сам себя наказал… Жаль только Валентину… Боюсь, Алеша, как бы она в схватке с матерью рук на себя не наложила.