Валериан Якубовский - Дезертир

— Ночью я тоже покопаю, — вызвался Шилов.

— Ты уж сиди, Мишенька, — пожалела мать. — Без тебя управимся. Вишь, сегодня опять обморок. Что-то тебе все еще нездоровится, дитятко.

В начале июня она засадила огородец и пошла помогать Валентине. Догадливые соседки, увидев ее с лопатой, втайне потешались, будто Татьяна Федоровна сдалась дочери и готовится к встрече будущего зятя.

Но это были всего лишь суды да пересуды товарок Феоктисты, которые по немощи своей дальше калиток прогулок не делали и редко сходились вместе, а знали много, хотя душа Татьяны Федоровны для них по-прежнему оставалась потемками. Соседкам и в голову не приходило, что у Татьяны Федоровны скрывается сын-дезертир, что она не поступится сыном ради какого-то зятя и принесет в жертву все, чтобы сохранить сына, пусть даже дочь останется христовой невестой. И если она, Татьяна Федоровна, взялась за лопату, так потому что жалела Валентину, которая-де из-за дурацкого упрямства надрывается на чужом огородце…

Готовясь к встрече Лучинского, Валентина навела порядок в его доме. Выбелила стены, печку, покрасила полы, постлала на комод новую салфетку, купила постельное белье. В домике появилась ковровая дорожка. На подоконниках цветы. Комнатный жасмин, посаженный осенью, усыпался белыми лепестками с таким тонким запахом, что, казалось, каждое утро хозяйка разбрызгивала по горнице флакон дорогих духов из нектара этого чудесного цветка. Когда же били часы и солнечные зайчики от маятника бегали по занавеске, комната наполнялась каким-то необъяснимым торжеством, и сердце Валентины замирало. В эту минуту ей больше всего на свете хотелось видеть Лучинского.

И вот как-то вечером, когда Валентины не было дома, Петр Никанорович подошел к калитке Шиловых и, просунув руку, стал открывать крючок.

— Почтальон идет! — всполошился Шилов и юркнул на полати.

Татьяна Федоровна что-то проворчала под нос и вышла на крыльцо.

— Распишись за телеграмму, — сказал почтальон, косясь на окна, задернутые занавесками. Он искал молодую хозяйку, а вышла старая.

— Кто посылает? — спросила Татьяна Федоровна.

— Как кто? Разве не ожидаешь? Зять, — ответил Петр Никанорович и торопливо протянул ей карандаш.

— Какой зять? — переспросила Татьяна Федоровна. — Нет у меня зятя.

— Не заговаривай зубы, Татьяна, — с ухмылкой проговорил почтальон. — Нет-так будет… Лучинский. Отслужил парень. Шесть лет отстукал в армии. И войны изрядно прихватил. Смотри, не упусти для дочери жениха… Теперь женихи на вес золота…

Татьяна Федоровна расписалась и с телеграммой вошла в горницу.

— Лучинского лешак несет, сказала она сыну. — Встречать велит. Что делать, дитятко? Думушка долит — ажно голова трещит. И тебя жаль, и Валентина — дочь. Отдать замуж за этого прохвоста — ты пропадешь. Отказать — она пропадет. Господи! А будь, что будет… Не отпущу — и баста!

Прибежала раскрасневшаяся Валентина:

— Где телеграмма?

— На столе, — разом ответили мать и брат.

Лицо Валентины осветилось радостной улыбкой. Она прочитала телеграмму и, хлопнув дверью, побежала в Губино. чтобы попросить старшего механика Петухова выделить машину встретить Лучинского на станции.

В конторе Петухова уже не было. Валентина — домой. Застав его за ужином, попросила прощения и с волнением изложила просьбу. Петухов поднялся из-за стола, вытер о салфетку руки и подошел к Валентине:

— Зайди к Щукину и передай мое распоряжение. Пусть завтра сгоняет машину на Ядриху и привезет Лучинского.

Валентина поблагодарила Петухова и побежала к Сидельниковым. Дверь открывала Светлана, вернувшаяся на днях из Удимской больницы. Она привезла с собой вторую дочь и находилась в декретном отпуске. Валентина поздравила ее с новым пополнением семьи и спросила, дома ли Саша.

— Спасибо, Валюшенька. Дома. Заходи.

Выбежала двухлетняя Машенька с пухлыми, как у матери, щечками и протянула незнакомой тете ручонки. Валентина взяла ее на руки и поцеловала.

— Ты смотри, — удивилась Светлана. — Как это она к тебе пошла? Вчера Фаина была у нас и тоже взяла ее на руки. Машенька — в слезы. Вырвалась — и с визгом в спальню. Забралась под кровать и не выходит, пока не ушла Фаина. А к тебе сама напросилась… Машенька, иди к маме, деточка.

Машенька захохотала, отвернулась и обвила ручонками шею Валентины.

— Ишь, стрекоза, — улыбнулась мать, — хитрая. Глазенки-то масленые.

— Ребенок знает, к кому идти, — сказал Щукин, выходя из горницы и здороваясь с Валентиной. Он чувствует человеческую доброту и с первого взгляда понимает, что у тебя на уме.

Валентина покраснела.

— Я к вам, Саша, — сказала она Щукину, тиская разыгравшуюся Машеньку. — Алеша Лучинский едет. Завтра бы надо его встретить на станции.

— Очень рад за тебя, — проговорил Щукин. — Встретим. С каким поездом?

— С Московским.

— Отлично! Во втором часу остановлю машину у вашего дома. Жди.

— Спасибо, Саша, — смутилась Валентина, не зная, что делать с Машенькой, которая крепко обняла ее, догадываясь, что тетя скоро уйдет.

Машенька заплакала, когда мать взяла ее у Валентины.

— Не плачь, деточка, — утешала се Светлана. — Добрая тетя опять к нам придет. Тогда поиграешь. Не плачь. Вытри слезки.

В тот же вечер Валентина договорилась с заведующей на ферме, что во вторую половину дня ее подменит мать, и вернулась в домик Лучинского.

Утром Валентина ушла на работу и с нетерпением ждала обеденного перерыва. Несмотря на то что стадо выгоняли на пастбище, дел на ферме не переделать. Валентина приняла удой, слила молоко в бидоны, приготовила к отправке на завод. Но что бы она не делала, в глазах неотступно стоял Лучинский. "Какой он теперь? — думала Валентина, стараясь представить Лучинского в военной форме. — Наверное, вытянулся, возмужал, поумнел, набрался мудрости", — она не раз открывала дверь в бытовку взглянуть на часы, чтобы не опоздать и вовремя уйти домой. Провожая ее, Татьяна Федоровна сказала:

— Да не вздумай звать его к нам… А то сдуру-то…

— Не беспокойся, не позову! — хлопнула дверью и ушла, раскусив при этом, что доброта матери во время болезни сына была напускной, что мать по-прежнему ненавидит Лучинского и станет горой на пути ее замужества.

Дома Валентина пожаловалась брату, который с приходом сестры слез с полатей и искренне посочувствовал ее незавидному положению:

— Что поделаешь… Я говорил, что мама опять выставит коромысло.

— А я чем виновата, что дорога чужим в наш дом заказана?

— Тебя никто и не винит, — задумавшись, сказал Шилов.

— Во всем виноват один я. А помочь тебе едва ли смогу.

— А я должна отвечать за тебя? Разве это справедливо? Валентина надела платье, в котором была на свадьбе