Свен Хассель - Легион обреченных

— Судно опрокидывается!

Изнутри судна все еще доносилось громыхание, когда поднялся тысячеголосый вопль ужаса находившихся в трюме. Мы в смятении переглянулись. Потом прыгнули за борт.

Вода находилась так далеко внизу, что казалось, я никогда ее не достигну; но внезапно она сомкнулась надо мной, я погружался и погружался с ощущением, будто тело ломается надвое. В ушах ревело и бурлило, в голове что-то билось все чаще и чаще, громче и громче. В конце концов я больше не мог терпеть. Сдался. Вот и смерть, подумал я, и тут мой рот поднялся над поверхностью, разрывающиеся от боли легкие резко втянули воздух. Но я тут же снова погрузился. Принялся неистово работать руками и ногами, стремясь отплыть как можно дальше от тонущего судна, чтобы меня не утянуло вниз, когда оно пойдет ко дну. Перед глазами плясали и мерцали все цвета радуги. Я не имел представления, в верном ли направлении плыву, но предполагал, что да, хотя не помню, чтобы как-то ориентировался. Я просто выкладывался ради спасения жизни, мышцы вопили от боли, просили дозволения прекратить то, что делают, предпочитая умереть. Однако инстинкт самосохранения оказался сильнее мышц, сильнее работающих, словно меха, легких и воли; он одолел все и заставил меня, находившегося в полубессознательном состоянии, схватиться, плача и смеясь, за невесть откуда взявшийся спасательный круг.

Положив на него руки, я отдался на волю стихии. Черные, пенистые волны взметали меня вверх, словно ракету, и я с кружащейся головой оказывался на гребне громадной водяной горы, с ужасом глядящим в бурлящую впадину. Несколько раз, падая в такую «долину», я истерически вскрикивал.

Вдали пламя окрашивало небо в красновато-лиловый цвет; и больше не было ничего, кроме воды, бешеной, могучей воды, и ужасающей, непроглядной ночи.

Акулы! Есть они в Средиземном море? Да, есть! Я то и дело принимался истерически колотить ногами, но скоро устал и вынужден был прекратить. Потом подумал о Старике и Порте и стал выкрикивать их имена в темноту:

— СТА-РИК! ПОР-ТА! ПОР-ТА!

Отвечал мне только рев волн, и я заплакал опять, неудержимо, отчаянно. В страхе звал мать и Урсулу.

— Возьми себя в руки, приятель! — прокричал я и начал смеяться. Я выл гиеной, был вне себя, издавал безумные, нечеловеческие звуки, потом пришел в себя и снова заплакал. Всю ночь я болтался по волнам, меня укачивало, рвало, я всхлипывал.

Кто-то кричит? Я прислушался. Да, кто-то кричал далеко в темноте. Вот крик! Определенно. Ерунда. Все погибли. Никого нет. Скоро и ты погибнешь в этой темени. Все мертвы. Людям не до тебя. Никто о тебе не думает. Люди злы, равнодушны; ты смешон, если чего-то ждешь от людей.

Да, но в море должен быть кто-то. Ты не брошен в воде, о тебе не забыли. Когда просмотрят списки, установят, кого нет, отправят всех, имеющихся в распоряжении…

Искать тебя? Тебя? Осужденного солдата! Ха-ха-ха!

Начало светать. Что там справа? Не человек ли, лежащий на спасательном круге, как и ты?

Тебе мерещится то, что хочется увидеть. Ты дурак и видишь то, чего нет.

Но это был Порта. С широкой улыбкой он достал из-за пазухи черный берет танкиста, надел на голову и вытянул вверх, словно тулью шляпы.

— Привет, мой мальчик! Тоже решил искупаться? Я слегка промочил ноги, но случайная ванна не повредит.

— Порта! — радостно закричал я. — Слава Богу, старый ты сквернослов! — Я был слегка безумен и по его глазам видел, что он тоже. — Где Старик?

— Где-то в этом пруду, — ответил, поведя рукой, Порта. — Только не спрашивай меня, в воде его нос или над водой.

Мы связали вместе наши спасательные круги, чтобы нас не унесло в разные стороны.

— Видимо, вы тоже ждете того же трамвая? — произнес Порта. — И почему, черт возьми, ты такой тощий? — продолжил он, сверкая на меня голодными глазами. — В тебе есть нечего. Но будет забавно сто лет спустя рассказать моим внукам, как однажды я спас свою жизнь мешком костей по имени Свен. Не вызывает у тебя гордости, что ты завершишь героическую карьеру пищей для лучшего гитлеровского солдата? Когда вернусь домой, я позабочусь, чтобы тебе воздвигли памятник. Гранит предпочтешь или бронзу?

Вдруг он издал громкий крик и указал на судно в отдалении.

— Наш трамвай!

Мы орали до хрипоты, но судно скрылось.

— Ну и отлично! — крикнул Порта, когда оно исчезло за горизонтом. — Оставь нас в покое. Мы тебе ничего не сделали!

Серое, хмурое утро прошло в разговорах. Солнце временами проглядывало сквозь разрывы в облаках и нещадно палило. В конце концов я одурел от усталости, но Порта продолжал длинный монолог.

— Такая пара чаек, как мы, может смеяться над чем угодно. Хорошо бы иметь крылья; а без них сиди в этом тазике для мытья ног. Всю жизнь стараешься не приближаться слишком к этому чертову морю, и, конечно же, гнусная армия должна отправить тебя тонуть в нем. Я всегда говорил: в солдатской участи нет ничего хорошего. Обещай, сынок, что никогда не станешь генералом! Черт, хоть бы здесь не было так мокро.

— Порта… как думаешь, мы уцелеем?

— Уцелеем? Нет, можешь быть в этом уверен, так что смирись, мой мальчик. Но если начнешь хныкать, я так тебе врежу по носу, что отправишься в рай. Ты должен держать свою мерзкую рожу над этой … лужей. Когда можно будет перестать, скажу. И радуйся, что не лежишь, слушая концерт больших орудий, в вонючей снарядной воронке. Конечно, воронки на ничейной земле — превосходное место для тех, кто страдает запором, но здесь лучше. Видишь ли — для тебя это необыкновенное, незаслуженное везение, — здесь ты можешь не только наложить в штаны, но и тут же стать начисто отмытым. В снарядной воронке это невозможно.

— Порта… веришь ты в Бога?

— В кого? Если имеешь в виду того малого, о котором проповедуют священники, отправляйся домой к своему викарию и скажи ему, пусть агитирует за кого-то получше.

— Я тоже держусь мнения, что церковь и все в ней — жалкое надувательство. Странно, что говорю «держусь мнения». Обычно я так не выражаюсь.

— Превосходно! Значит, не совсем спятил. Я уж начал всерьез бояться, что наслаждаюсь купанием с дефективным, который хочет обратить меня к церкви и вере. Однако надувательство — это уже зависит от точки зрения. Во всяком случае, не трать силы на презрение к религии. Не стоит. Если людям хочется, пусть верят. Пока они не суются ко мне со своей верой, меня это не касается; и если они могут найти утешение в ней, тем лучше. Лично я предпочитаю ограничивать свое внимание вином для причастия и монахинями. Уверяю, если б ты хоть раз побывал в хорошем женском монастыре, то не был бы разочарован в религии.

Оказывается, Порта был помощником садовника в женской обители. Я тупо слушал его пикантный рассказ о своих подвигах, продолжая думать о всемогущем, всеведущем и всеблагом Творце.