Михаил Одинцов - Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

Закончив разбор боевого дня и отыскав среди сидящих Осипова, командир задержал на нем взгляд:

— Лейтенант Осипов, вам остаться! Остальные все свободны.

Ожидая, пока летчики выйдут с КП, Матвей перебирал в голове свою службу за последний день и неделю, но причины для неприятного разговора не нашел. Однако полного спокойствия на душе не было: всякий неожиданный интерес начальника вызывает у подчиненного массу вопросов к себе и, прежде всего, поиск своих промахов, потому что за хорошее обычно благодарят в присутствии всех. Наконец землянка опустела. Осталось четверо: Митрохин, Мельник, Русанов и Осипов. И это еще больше насторожило Матвея.

— Матвей Яковлевич, — начал Митрохин. — Мы долго думали, прежде чем говорить с тобой. В полку создается четвертая эскадрилья, наше мнение представить тебя к назначению на должность ее командира. Что на это скажешь?

Матвею стало жарко от нахлынувших чувств. Он иногда думал, что рано или поздно его должны повысить в должности. И вот ему возвращают прежнюю должность без промежуточных степеней, значит, полк не принял его обвинения, сфабрикованного в дивизии… К сердцу стала подкрадываться тревога: вдруг штаб дивизии воспротивится такому предложению.

Прежде чем ответить, нужно было справиться со своим волнением… Молчание затянулось. Но старшие не торопили с ответом, понимая состояние офицера. Молчание нарушил Мельник:

— Что молчишь? Боишься или еще что?…

Помощь была оказана. Но мысль еще не отрешилась от всех неудач, постигших его в последний год, не признавала реальность возможного назначения. Голова была полна сомнений, но вслух сказал:

— Товарищ командир, за доверие спасибо, постараюсь оправдать.

— Хорошо. Раз согласен, представлю материал командиру дивизии.

Осипов при словах «представлю материал командиру дивизии» напрягся. По спине потянуло холодом.

— Ты что нахмурился? Сказал «…постараюсь оправдать», а на лице изменения. Как будто передумал, потому как осознал, что на молодой эскадрилье трудно воевать, хлопотно командовать. Не молчи, скажи, в чем дело-то?

— Я думаю, что комдив не утвердит мою кандидатуру, потому что мы с ним стоим на разных позициях в оценке моей службы.

— Вообще-то твоя мысль обоснованна. Это могло бы и случиться, но не получится. Он уже не командует. Ушел на повышение. Когда он отдавал приказ послать на Харьков небольшую группу для оценки результатов удара по аэродрому, то приказал послать именно тебя. Почему, ты должен понять.

— Товарищ командир, нет вопросов. Готов служить, кем прикажут.

— Хорошо! И сразу за работу. Горячие денечки на носу… Завтра утром полетишь в зап за пополнением. Отберешь там сорок экипажей прямо с самолетами. Через день туда прилетит Мельник и проверит твою работу, поможет, где надо. До активных боев новая эскадрилья должна быть по полной форме… Все ли понятно, лейтенант?

— Насчет запа понятно. По новой эскадрилье есть вопрос… Она вся молодая будет или немножко дадите летчиков с боевым опытом?

— Дадим человека три-четыре. А больше не сможем…

— Матвей, — вмешался Русанов, — жизнь покажет, как быть с этой эскадрильей. Комэск ты будешь уже не новый, на второй заход пойдешь.

Уходя с КП, Осипов уже думал об эскадрилье и ее людях, о новых трудностях и возможных решениях, хотя эскадрильи еще и не было.

Повышение по службе для любого командира — это не просто новая должность, но и большие заботы, и даже тревожные мысли. Любая помощь и советы старших «с чего начать, как начать» всего лишь надежды на понятливость их подчиненного. Потому что на каждый совет «что надо» еще нужно, наверное, не менее двух десятков советов «как надо и можно это достичь». Собственная линия поведения и возможная — подчиненных. Сотни вопросов быта и боя. И на них нет готового решения. Советами и указаниями может быть определена только общая линия поведения и основы служебной ответственности. Могут быть рассказаны только принципы. А жизнь?… Жизнь, она ни в какие каноны не помещается, в ней каждый день нов по-своему.

Хаос облачных гор заставлял Осипова все выше и выше поднимать «ил» над землей. Громады облаков, белых, фиолетовых и почти черных, заняли все пространство от самой земли до самолета и лезли выше него в небо. Их кажущаяся неподвижность была обманчива, а скрытая жизнь страшна. Внутри этого возмущенного водяного пара клокотали воздушные вихри. От скрытой энергии ослепительно сверкающие верхушки, выше всех взметнувшиеся вверх, курились вулканическим дымом. Поднимая себя в голубую высь, облака бросали вниз воду, град и метали молнии.

Под самолетом был атмосферный фронт — линия раздела теплого и холодного воздуха. Тепло не хотело сдавать своих позиций без боя. Шла бескомпромиссная борьба слепых сил природы. Их стихийной силе Осипов противопоставил «знания и опыт». Не пробившись вперед под облаками, он решил перейти этот «мирный» фронт верхом. Самолет набрал уже пять тысяч метров, но небесный простор все еще был перегорожен облачными грядами и вершинами. В кабине стало холодно. Холодно ему, но он был не один в полете. В задней кабине находились еще два человека: техник и механик, летевшие ему в помощь для приемки самолетов.

— Петров, как там у нас дела?

— Пока дышим, но не очень шибко. Замерзли, как суслики. Долго еще вверх лезть?

— Нет, выше не пойдем. Бесполезно. Придется обходить эти горушки. Бери карандаш и бумагу. По моей команде будешь записывать время и курсы полета. Без помощника в такой обстановке не справиться одному.

— Давай, я готов.

Взбесившиеся облака хватали самолет за крылья, трясли на сумасшедших ухабах, кидали на него снег и лед, заставляли лететь в глубоких облачных долинах и ущельях, выписывать крутые развороты вокруг горных безымянных великанов. Назад пути не было. Оставалось одно: все вперед и вперед на северо-восток Тряска и болтанка самолета выворачивали душу наизнанку. В разноцветной пелене облаков ему казалось, что он куда-то падает или летит не так, как надо. Безумное солнце металось по небу вокруг «ила», выполняющего развороты то в одну, то в другую сторону.

Механик не выдержал:

— Техник, не заблудится наш командир? Побьемся, поди, если и дальше так будет.

— Не заблудится… Митрохин знает, кого посылать.

…Двадцать минут полета. Не столько разума, сколько юношеской дерзости и настойчивости, понимания, что назад уже возврата нет. Борьба со стихией и собственным сомнением в успехе задуманного.

Разворот: технику — «время и новый курс полета…». Опять разворот — «время, курс». И кажется, что это уже сделано бесконечное число раз.

Наконец смелость была вознаграждена. Горы облаков резко оборвали свое буйство. Их крутые склоны покатились вниз и перешли у далекого своего основания в облачную равнину.