Михаил Одинцов - Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

В эти дни командир дивизии прислал в полк Ловкачева и приказал Челышеву дать ему максимальную нагрузку в боевых полетах. Обучить его самостоятельному управлению боем шестерки и эскадрилий штурмовиков… Капитан старался…

Осипов шел сегодня на задание с Канатовым. Челышев поручил Матвею взять на себя вторую шестерку и посмотреть, как справится с заданием молодой комэск. Поддержать его уверенность в себе, а если появится необходимость, то и подправить действия старшего лейтенанта, подсказать ему решение.

Оба они, и Канатов и Осипов, понимали озабоченность командира полка, именуемую вводом в строй молодежи, поэтому спокойно занимались каждый своим делом. Положение Осипова в полете было деликатным, ему предстояло не только выполнить задачу под руководством молодого командира, но при этом не сковать его инициативу и не подавить волю, дать самостоятельность, но и исключить ошибки, потому что ошибки — это новые жертвы.

В сложной обстановке быстрого и массового передвижения своих и вражеских частей Канатову предстояло решить непростую задачу: определить новый оборонительный рубеж фашистских войск

…Матвей смотрел на идущую впереди шестерку Канатова, и ему казалось, что она висит неподвижно. И только взгляд под свое крыло и ниже самолетов первой группы убеждал, что «илы» не висят в небе, а, не торопясь, летят.

Жаркое солнце изменило всю тональность земных и небесных красок, заполнив зеленые и голубые пространства желтизной. Суховей нес с юго-востока жар, насыщая воздух мельчайшей пылью и дымкой, размывающей резкость очертаний далеких ориентиров и скрадывающей линию горизонта, отчего казалось, что земля постепенно переходит в небо.

Группа подошла к рубежу, на котором дальнейшее продвижение врага на восток и северо-восток было остановлено. На земле это сейчас обозначалось линией потухших пожарищ. Матвей вспоминал, как выглядели эти земли и пятнадцать, и десять, и семь дней назад.

Летая тогда на задания каждый день, он с внутренним содроганием смотрел, как медленно, но настойчиво распространяется пламя пожаров на север. И однажды, когда от сражений земля дымилась на огромном пространстве, ему казалось, что клин на земле прожигает не война, а медленно ползущая лава невидимого, находящегося южнее той огненной кромки огромного вулкана. Языки коричневой лавы то в одном, то в другом месте пожирали все новые куски зеленой земли, сжигали деревни и леса, подминали под себя пушки, танки и людей, пытающихся остановить ее продвижение вперед поперечными рубежами окопов, лесных завалов и противотанковых рвов… Потом силы «вулкана» иссякли, и он не смог больше питать свои потоки смерти. Кромка огня вначале остановилась на месте, а потом стала отступать на юг, уходя обратно к старой границе весеннего равновесия сил жизни и смерти.

…Самолеты летели над изуродованной и обожженной землей. Окопные шрамы на ее теле извивались причудливыми зигзагами, как будто мучаясь от нестерпимой боли. На обширных полях и некрупных возвышенностях, изрытых снарядами и бомбами, повсюду виднелись ржавые и обуглившиеся, в одиночку и толпами разбросанные машины, танки и еще неизвестно какая техника, превратившаяся теперь в металлолом, который придется убирать годами, чтобы дать земле свободно вздохнуть. Иногда на глаза попадали живая деревня и тоненькая струйка воды вдоль белого мелового берега, и это сразу вызывало радостную мысль: «Не все разбито… Есть с чего начинать все заново».

Жили напряженно и пылили внизу только дороги. Дороги, разбитые вконец, разъезженные вширь, были заняты своими войсками, двигающимися на юг. Пехота и танки торопились и шли без остановок, шли сколько могли. На немецких воздушных разведчиков, изредка появляющихся высоко в поднебесье, никто не обращал внимания. Разведчиками интересовались и занимались только истребители, табулирующие на больших высотах. И если вверху раздавались пушечные очереди, то все считали это обычным, само собой разумеющимся явлением, и движение продолжалось.

Наконец под крылом проплыла предполагаемая линия фронта, и сразу войск на дорогах не стало; или оторвался противник от наших передовых частей, или попрятался, потом показались высокие белгородские холмы, и от них навстречу штурмовикам поднялся зенитный огонь.

«Значит, занято войсками, — подумал Канатов. — Пока отойдем. В большой огонь не полезу».

Он развернул группу «илов» вправо и пошел на юго-запад, решив подойти к предполагаемой новой линии обороны под острым углом. Надо было обязательно еще раз убедиться в предположении, что фашисты заняли прежние свои позиции и рубежи, с которых начинали наступление. Не хотелось, но надо вызывать огонь на себя. Канатов посмотрел на карту, потом на землю. «Сейчас должен начаться обстрел, если мое предположение верно… Так… все правильно. Дальше нас немец пускать не хочет. И нам лезть к ним сейчас нет смысла. До их позиций в свое время дойдет очередь».

— Матвей, на юг дальше не пойдем. Понятно и так. Разворот вправо на 180 градусов, и пойдем на восток Найдем отступающую колонну и врежем фрицам!

— Давай, командир, работай!

…Канатов уводил группу домой, оставив после себя на дороге отступления врага еще одно пожарище. Осипов был доволен решениями и действиями нового ведущего. По «походке» Матвей с радостью видел, что старший лейтенант многому успел научиться у Шубова и сможет хорошо командовать и воевать. «И молодежь держится в боевом порядке уверенно, над целью не суетится — стала по-настоящему боевой».

— Матвей, я — Канатов, зайдем к Шубову?

— Не возражаю! Если найдешь, то тут рядом!

— Через сто лет найду!

Показалась обожженная взрывами дорога с разбитой, сгоревшей техникой. Закопченный кустарник траурной рамой окружал пепелище — место таранного удара.

— Я — Канатов! Посмотрите на место вечной славы!… Пошли в пикирование… После вывода будем делать горку. Залп-салют по команде…

Штурмовики прошли низко над могилой бессмертия, оживив окрестность ревом своих моторов.

Внимание… Горка… Салют…

Двенадцать «илов» и восемь «яков» дали залп чести, залп памяти из всего оружия…

Самолеты шли домой, а Матвей думал о зенитном огне над Белгородом:

«Я бывалый солдат… Вижу, сел немец на старые позиции. Значит, отступления врага дальше не будет. Или новое противостояние, или полная подготовка нашего нового наступления? А это время и время. Новый прорыв — новые бои, новые потери. Не хватило у нашей пехоты скорости. Обогнать фашистские части на отходе и танки не смогли. В этом вся и заковырка…

За спиной у нас остались земли великой битвы… Как отметит мать-Родина эту нашу победу?… Каким именем нарекут ее оставшиеся в живых?… Что они сделают для того, чтобы сохранить навечно память о сотнях тысяч павших здесь сынах Отчизны? Чем обозначат братские могилы и обильно политые кровью поля бессмертной славы? Как сохранят в памяти потомков величие нашего нравственного и морального превосходства над врагом?…»