Анатолий Иванкин - Конец «Гончих псов»

Карл был рад, что Тео отвлекся от мысли о своей инвалидности.

Тео чуть помолчал, отдышался и заговорил снова:

— Видел я одного сбитого русского парня. На допросе он молчал. Тогда наши ублюдки изрубили его, как капусту, погрузили в корзину и сбросили с парашютом на аэродром, где базировались русские. Они хотели напугать Иванов, а получилось наоборот. Теперь они дерутся беспощадно, мстят за смерть своих камерадов. Бои идут трудные. Теперь вся надежда на «мессершмитты», — закончил Тео и закрыл глаз.

Карл понял, что утомил майора до предела.

— Извини, Тео, мне пора уходить. Я и так заговорил тебя. Выздоравливай скорее. Мы приедем к тебе с Эрвином Штиммерманом. Он теперь летает в моем звене.

— Спасибо, буду рад. Но не забудь мой совет и просьбу.

«Боже мой, как сломался наш Тео! Это конченый человек… Даже перестал верить фюреру», — подумал фон Риттен, уходя.

Уже на пороге палаты он услышал:

— Прощай, Карл.

Карл оглянулся и увидел, что вся боль и тоска, скопившиеся в истерзанном человеке, выплеснулись из его единственного глаза.

— До свидания, Тео!

Карлу показалось, что он попрощался навсегда.

Встреча с Тео Рейнгардом оставила тяжесть на душе. А через несколько дней ему сообщили: Тео скончался.

Ошеломленный известием, Карл помчался в госпиталь. Но тело Тео уже отправили в морг. Лечащий врач под большим секретом открыл ему, как другу покойного, что майор Рейнгард принял лошадиную дозу снотворного, которое он накопил за все время пребывания в госпитале. Как он ухитрился сделать это без посторонней помощи, для всех оставалось загадкой.

В некрологе, появившемся в журналах «Адлер» и «Дейче Шпортфлигер», сообщалось, что кавалер Рыцарского креста, орденов «Поур ле мерит» и Железных крестов 1-го и 2-го класса Тео Рейнгард скончался в военном госпитале от ран, полученных в авиакатастрофе.

Эрвин Штиммерман был предельно внимателен. Стрелка спидометра его «опель-капитана» колебалась за стокилометровой отметкой. Они мчались по новой автостраде.

Поглядывая по сторонам, Карл невольно вспомнил, как эту автостраду строили узники концлагерей. Истощенные люди в тюремной одежде с брезентовыми лямками через плечо тянули катки по дымящемуся асфальту, подстегиваемые руганью и плетьми надзирателей.

Дорогу назвали «дорогой фюрера».

И у Карла вдруг шевельнулась мысль: а куда эта «дорога фюрера» их приведет? Оправдана ли такая жестокость к немцам, находившимся в «охранном заключении»?

Карл тут же тряхнул головой, стараясь избавиться от опасных мыслей. «Не оставь в своей душе жалости и сострадания», — повторил он где-то слышанную фразу.

Как бы то ни было, а эти полускелеты — коммунисты и социалисты, пасторы и немецкие евреи — дорогу построили отличную. Теперь время езды из Темплина в Берлин можно было значительно сократить.

«Опель-капитан» только недавно прошел обкатку. Эрвин приобрел эту шикарную машину после того, как получил лейтенантское звание. Карл не раз подтрунивал над приятелем:

— Все равно автомобиль не по чину. Нужно было подождать с покупкой до капитанского звания.

— К тому времени я обзаведусь «опель-адмиралом», — отшучивался приятель…

— Как чувствуешь себя, Карл, после Испании? — поинтересовался Эрвин, нарушая долгое молчание.

Карл, сидевший рядом, потрогал голову:

— Нормально. А в первые дни голова трещала, словно с дикого похмелья.

— Тогда есть предложение: поедем ко мне? Мои родители укатили на Балтийское море по туристской путевке. Сегодня квартира в нашем распоряжении. Я давно мечтаю превратить этот островок мещанского благополучия в вертеп разгула. Надеюсь, ты мне поможешь в этом деле?

— Весьма рад оказаться полезным. А крошки будут?

— Что за гуляние без милых созданий? Помнишь тех актрис из «Скалы», с которыми мы кутили у матушки Хопман перед твоим отъездом в Дрезден-Нойштадт?

— Отличные девчонки, но, боюсь, они давно забыли о нашем существовании.

— Но не о моем. Я с Ильзой иногда встречаюсь. Восстановил отношения, прерванные японской командировкой.

— Где ты их разыскал?

— Теперь Ильза и Дорис выступают в кафешантане «Адонис» на Пренцлауэр-аллее.

На улицах уже горели фонари и рекламы, когда приятели припарковали машину неподалеку от «Адониса». Круглый зал, заполненный посетителями, шумел множеством нетрезвых голосов. Под высоким, расписанным амурами потолком клубились облака табачного дыма. Эрвин окликнул знакомого кельнера. Тот усадил их неподалеку от эстрады, на которой появились несколько слегка одетых девушек, намеревавшихся исполнить снова входивший в моду танец «канкан».

Карл в «Адонис» попал впервые. Пока официант сервировал столик, он огляделся по сторонам.

— Типичный кабак, — сказал Эрвин. — Если бы не девчонки, я бы в жизни сюда не пришел.

Действительно, гирлянды выцветших искусственных цветов, гипсовые позолоченные статуэтки, аквариум с золотыми рыбками, фикусы и пальмы в кадках, лампионы [24] Лампион (фр.) — цветной фонарь со стеклянным или бумажным абажуром, применяемый для освещения или иллюминации. с красными и оранжевыми абажурами — все это отдавало махровым мещанством. Да и публика, заполнившая кафешантан, была далеко не та, что посещала «Скалу».

Музыканты джаза заиграли только что родившийся модный шлягер. На эстраду вышла стройная шатенка в узком блестящем платье, ниспадавшем до самого пола. Плечи а спина ее были обнажены. Подойдя к микрофону, она запела низким теплым голосом.

Прошло более двух лет с их встречи, но Карл сразу узнал Ильзу. Когда она кончила петь, в зале зажегся свет. Раскланиваясь аплодирующей публике, Ильза заметила Эрвина и послала ему воздушный поцелуй. Эрвин показал па себя и Карла. Ильза улыбнулась, кивнула — поняла.

— Заявка принята, — сказал Эрвин и взглянул на часы. — Нам еще придется ждать их минут сорок.

Карл ошибся, думая, что так же быстро узнает и Дорис. Девушки, участвующие в ревю, были подобраны по росту и комплекции, все в одинаковых черных париках и густо загримированы под восточных одалисок. [25] Одалиска — гаремная служанка или наложница. Полуобнаженные тела танцовщиц время от времени то погружались в полумрак, то ярко высвечивались разноцветными, бликами прожекторов.

— Что, не узнаешь? — смеялся Эрвин.

— Сориентируй, — сознался Карл, — не могу найти…

— Ищи ее по походке и манере танца. Все признают, что у Дорис великолепная пластика движений. Будь у нее сильный покровитель, она давно танцевала бы на сцене Берлинской оперы.