Бруно Апиц - В волчьей пасти

— Оставайтесь здесь, — сказал он заключенным из вещевой команды, — и следите, как бы Цвейлинг вдруг не вошел.

Сопровождаемый Янковским, Кропинским и Пиппигом, он направился в глубину склада. Увидев Янковского, мальчик пошел ему навстречу и, как доверчивая собачонка, дал взять себя на руки.

Янковский молча прижал ребенка к себе и заплакал беззвучно и без слез. Воцарилась гнетущая тишина. Пиппиг не мог ее долго выдержать.

— Ну, не устраивайте тут поминки! — грубо сказал он, хотя спазмы сжимали ему горло.

Янковский спросил о чем-то Гефеля, забыв, что немец не поймет его. Кропинский пришел на помощь:

— Он спросить, остаться ли маленький дитя здесь.

И вот сейчас он, Гефель, должен сказать поляку, что тот завтра уедет с эшелоном, а ребенка… Но он не мог произнести ни слова и почувствовал облегчение, когда Пиппиг ответил за него. Он успокаивающе похлопал Янковского по спине, дитя, мол, конечно, останется здесь. При этом он вызывающе посмотрел на Гефеля. Но тот молчал, на находя в себе сил возразить Пиппигу. Внезапно его охватил страх. Своим молчанием он сделал первый шаг к тому, чтобы нарушить указание Бохова. Правда, он, стараясь успокоиться, убеждал себя, что завтра еще будет время возвратить поляку ребенка, но в то же время он не находил в себе уверенности, что выполнит свой долг.

И только когда Пиппиг, по-своему истолковав молчание Гефеля, улыбнулся Янковскому: «Не горюй, старина, мы знаем, как ухаживать за ребенком!» — Гефель напустился на него:

— Не болтай глупостей!

Но этот протест прозвучал слишком слабо, чтобы убедить Пиппига. Тот только рассмеялся.

Янковский спустил ребенка на пол и стал с благодарностью трясти Гефелю руки, что-то радостно лопоча. И Гефелю пришлось молчать.

После того как Прелль ушел в Малый лагерь, Кремер послал одного из работавших в канцелярии заключенных за Боховым.

— Ты договорился с Гефелем? — был первый вопрос Бохова.

— Успею! — угрюмо ответил Кремер. — Лучше послушай, что творится.

Он коротко рассказал Бохову, что произошло у него с Клуттигом и Рейнеботом, и ознакомил его с приказом начальника лагеря.

— Они что-то чуют, это ясно, но не знают ничего определенного. Пока они считают меня главным коноводом, вы в безопасности.

Этими словами он закончил свой отчет. Бохов внимательно выслушал его.

— Значит, они ищут нас, — размышлял он вслух. — Ну что ж, прекрасно! Пока мы не наделаем ошибок, они нас не найдут. Но то, что ты становишься козлом отпущения, мне вовсе не нравится.

— Не бойся, своей широкой спиной я всех вас накрою!

Бохов испытующе посмотрел на Кремера, в его словах он уловил легкий оттенок иронии. Поэтому он не без раздражения сказал:

— Да-да, Вальтер, конечно. Я тебе доверяю. Лучше сказать — мы тебе доверяем. Ты удовлетворен?

Кремер резко отвернулся от Бохова и сел за стол.

— Нет!

Бохов насторожился.

— Что это значит?

Кремер больше не мог сдерживаться.

— Почему я должен сдать в эшелон маленького ребенка? У нас ему безопаснее всего! Неужели ты не понимаешь? Что кроется за этим ребенком?

Бохов ударил кулаком по ладони.

— Не ставь меня в такое трудное положение, Вальтер! За ребенком ничего не кроется!

— Тем хуже!

Кремер встал и прошелся по комнате. Видно было, что он старается побороть возбуждение. Затем он остановился, мрачно глядя перед собой.

— Дисциплина дисциплиной, но мне это слишком не по душе, — глухо произнес он. — Нельзя ли сделать как-нибудь иначе?

Бохов не ответил, а только вскинул руки, как бы говоря, что он не видит выхода. Кремер подошел ближе.

— Все дело в Гефеле, не так ли?

Бохов уклонился от прямого ответа.

— Ты напрасно задумываешься над такими вопросами.

— Ты говоришь — вы мне доверяете, — с издевкой в голосе сказал Кремер. — А я плевать хотел на такое доверие!

— Вальтер!

— Ах, брось! Чепуха! Вздор! Это твое проклятое скрытничанье. Ты бредишь конспирацией!

— Вальтер! Это черт знает что! Ради твоей же собственной безопасности ты не должен знать о делах больше, чем необходимо. Тебе это непонятно? Речь идет о твоей безопасности.

— Речь идет о безопасности ребенка!

Кремер начал упрашивать:

— Неужели с ребенком нельзя поступить иначе? Я его спрячу! Ну? Что? Предоставь это мне, у меня он будет в целости и сохранности.

Один миг казалось, что Бохов готов уступить, но затем он начал сопротивляться еще энергичнее.

— Невозможно! Совершенно невозможно! Ребенка надо убрать из лагеря, немедленно!. То, чего я от тебя требую, быть может, жестоко, согласен. Но ведь жестоки и условия, в которых мы находимся. Конечно, дело связано с Гефелем, Зачем мне это скрывать, раз ты и сам знаешь. Скажу тебе больше. Знай же, что я не брежу конспирацией. Гефель сидит в уязвимом месте. Слушай, Вальтер! В очень уязвимом. Если цепь здесь порвется, могут распасться все звенья.

Он на минуту умолк. Кремер мрачно смотрел перед собой. Видно было, что слова Бохова подействовали на него. Доказывая Кремеру неосуществимость его желания, Бохов развил дальше его же мысль.

— Ты берешь у Гефеля ребенка и где-нибудь его скрываешь. Хорошо. Можешь ли ты скрыть и тот факт, что ребенок взят у Гефеля? Вмешивается случай, и ребенка находят…

Кремер поднял руки, пытаясь остановить Бохова, но тот продолжал:

— Всего-навсего случай, Вальтер, у нас же немалый опыт, дружище! Достаточно мелочи, и самое верное дело проваливается… Вот такой мелочью, видишь ли, является этот ребенок. Ты не можешь зарыть его, как дохлую кошку. Кто-нибудь должен смотреть за малюткой. Этот человек попадает в карцер и… выдает тебя.

Тут Кремера уже нельзя было сдержать, он от души расхохотался.

— Они скорей укокошат меня, чем дождутся, чтоб я…

— Я тебе верю, Вальтер, — тепло ответил Бохов. — Я тебе верю безусловно. Но что будет, если тебя прикончат?

— Ну, что же тогда? — торжествующе спросил Кремер.

— Ребенок-то останется.

— Ну то-то! — снова с победоносным видом возразил Кремер. Бохов горестно улыбнулся.

— Семь тысяч советских офицеров получили пулю в затылок, и ни один из них так и не узнал, что эсэсовец в халате врача, ставивший его перед измерительной рейкой, был его убийцей…

— Какое отношение имеет это к ребенку? — сердито спросил Кремер.

Однако Бохов с большой настойчивостью продолжал:

— От тебя они уже ничего не добьются. Ты мертв. Но ты же знаешь их методы. Кто скажет, что они не потащат ребенка в Веймар? Там они посадят его на колени какой-нибудь обученной нацистской тетушке: «Ты из лагеря Бухенвальд, бедняжка? Как звали доброго дядю, который прятал тебя от злых эсэсовцев?»— Кремер стал прислушиваться к словам Бохова. — И славная тетушка до тех пор будет выспрашивать у ребенка — по-немецки, но русски, по польски, смотря, какой язык малыш понимает, пока он… II тогда, Вальтер, не останется никого, кто мог бы прикрыть Гефеля своей широкой спиной.