Александр Сметанин - Дорога на Порт-Артур

— Шибче работай, Кремнев, — говорю ему. — Не успеешь дотемна.

— Не успею, и черт с ней.

Хочется сказать ему что-либо этакое... Но сдерживаюсь и снова берусь за лопату. За работой злость проходит.

Хлюпая по жиже кирзачами, подходит парторг, телогрейка вымазана глиной. Лицо у Ивана Ивановича серое, глаза ввалились, на щеках инейком светится седая щетина.

— Здоров будь, Кочерин. Что сооружаешь?

Объясняю, попутно упоминаю о предложении Сивкова направиться ночью к сараю.

— Мысль верная, хотя и самодеятельность. — Старшина присел, прислонясь спиной к стенке траншеи. — Но это полумера, Сергей. Командование смотрит и дальше, и глубже. Сегодня в штабе полка соберут партактив, расскажут, что делать. Так больше не может продолжаться. Больных много. А пока копайте. Я доложу ротному, может, на всех этого сарая хватит.

Передохнув, он заходит в наш блиндаж под двумя дохленькими накатами из березовых бревен, соглашается, что жить в нем больше нельзя, оставляет свежий экземпляр дивизионки и идет по траншее дальше.

Весть о полковом партактиве ободряет. Знаю, что собрания всегда проводятся по очень важным вопросам. Потом, наверное, соберут и нас, комсомольцев-активистов, но уже в батальонах, расскажут, как и что.

Первым заканчивает свою нишу маленький Таджибаев. Усенбек работает, как крот, без разговоров, перекуров. Роет и роет.

— Готов, товарищ младший сержант, — по-уставному докладывает он. — Мой окоп готова.

Все, кроме Кремнева, втыкаем лопаты в грунт и, разгоняя ботинками жижу на дне окопа, подходим к Таджибаеву. Нишу он вырыл аккуратную, невысокую, как раз такую, чтобы можно было удобно лежать на боку.

— Везет тебе, Усенбек, — вздыхает Тельный. — Копнул два раза и — готово. Маленький ты, а мне вон сколько рыть надо.

— Товарищ командир, — спрашивает Таджибаев, — Манукян помогать можно?

— Можно, Усенбек.

Мне хочется сказать что-то хорошее, теплое этому парнишке за его готовность помочь товарищу, но при всех я почему-то стесняюсь делать это и опять бреду к своей неоконченной норе.

А ведь напрасно! Мог же я, как командир, официально объявить ему благодарность? Конечно, мог. За отличную работу. И объявлю. Обязательно. Вот как только за сеном сходим.

За сеном и досками Гусев разрешил идти не всем — я и Тельный с пулеметом должны быть на месте.

— Товарищ младший лейтенант, — не соглашаюсь я, — да в такую погоду, да еще ночью, немцев на цепи из окопа не вытащишь...

— Все, Кочерин. И приучайся не торговаться со мной. Для твоего сведения, я имею привычку думать, прежде чем отдать приказание. И тебе советую так поступать.

За старшего к сараю отправился Алексей. Но наших опередили. Сено, трухлявое и прелое да и то почти все растащили, а досок не оказалось вообще. Сарай был покрыт дранкой. Ее принесли в плащ-палатках.

И все-таки кое-какие подстилки мы смастерили. На следующую ночь решили сходить в лес, нарубить лапника и устелить им свои «берлоги».

Поздно ночью, согревшись горячим чаем, вскипяченным в блиндаже на крохотном костерике, расходимся по своим местам. В траншее на постах остаются Сивков и Таджибаев. Через час их сменят Кремнев и Тельный. Потом заступим мы с Манукяном.

Как командир отделения, я могу и не дежурить в траншее, но люди ослабли, пусть хоть подольше отдохнут. Теперь на дежурных возлагается еще одна обязанность — накрывать лежащих в нишах сеном.

А все-таки в нишах лучше, чем в блиндаже. Печки там все равно нет, костер жечь всю ночь не из чего, под боком одна мокрая хвоя, ноги в воде.

Бедные наши ноги. Мы не разувались уже больше двух недель, и ни минуты за это время они не были сухими.

В нише сухо. Уже одно это хорошо. Я лежу на дранке, накрывшись плащ-палаткой, сверху даже присыпан сеном. Алексей разложил его на мне ровным слоем, оставив небольшую щель для глаз и носа. Лежать я должен не шевелясь, чтобы мое «покрывало» не свалилось в траншею. От сена терпко воняет плесенью, но это уже пустяки.

Над окопами низко ползут тучи, сыплется мелкий надоедливый дождь, с бруствера траншеи, булькая, сбегают крохотные ручейки, но все мимо меня. В нишу не попадает ни одна капелька. Молодец Алексей Сивков. Умно придумал.

Под толщей туч то и дело вспыхивают белые всполохи. Сначала они быстро расползаются, теснят темноту рыхлыми дрожащими боками, потом, будто убоявшись ее или обессилев, сжимаются, становятся бледнее и, наконец, гаснут.

Это осветительные ракеты. Их пускают немцы с крыши господского дома на высотке. Пускают не так часто, как в прошлом году. Видно, и с ракетами у них туговато стало. Экономят, паразиты. Экономьте, экономьте, пригодятся.

Судя по сводкам в газетах, наше наступление прекратилось почти по всем фронтам. Сильные бои продолжаются только в районе Будапешта. Далеко отсюда этот Будапешт, ох как далеко!

Стучит пулемет. Но это наш. Наш — значит хорошо. Заснуть бы малость. И еще — написать бы письма маме и Полине. Адрес есть постоянный, а вот написать некогда.

Так-то, товарищ отделенный командир. А прелое сено кажется теплее. Ведь в нем, должно быть, происходит какая-то химическая реакция, выделяющая тепло. Спать надо, спать, спать...

...С собрания партактива полка Иван Иванович приносит хорошие вести: отдых. Конечно, не совсем отдых, мы не отводимся во второй эшелон. Просто от каждой роты в первой траншее будет находиться лишь один взвод. Два других — отводятся во вторую. Она там, за сараем с сеном, по ту сторону этой проклятой низины, в которой мы успели промокнуть до корней волос. Во второй траншее есть удобные блиндажи с печками. Там же в брошенных жителями домах будут оборудованы бани.

Мы помоемся, обсушимся, отдохнем. Дело ясное — наступать будем не скоро. Для нового наступления нужно набраться сил. Теперь нас интересует одно: какой взвод останется здесь? На этот вопрос ни Гусев, ни Кузнецов ответа не дают. Может, и знают, но молчат начальники.

Остается третий взвод. Наш взвод первый и первым следующей ночью снимается с позиции. Идти за хвоей в лес не пришлось, к великой радости не только Кремнева.

Наша новая позиция расположена метрах в пятидесяти от опушки леса. И примерно в километре от старой. Она проходит по склонам пологой высоты, у основания которой стоит тот самый сарай с остатками прелого сена и ободранной крышей. От нас до немцев километра полтора. Нам даже не нужно бояться их пулеметов. А самое главное — отделению достался отличный сухой блиндаж с печкой, сооруженной кем-то из чугунного котла с пробитым дном. Труб, правда, нет, но прежние хозяева сделали дымоход прямо над печкой, и, полагаем, дым не будет выкуривать нас из блиндажа. В нем есть нары... и кресло-качалка с продавленным сиденьем. Очевидно, наши предшественники понимали толк в делах житейских, устраивались с удобствами. Что ж, условия им позволяли.