Жан Санита - Вы любите Вагнера?

Холодные мурашки забегали по спине. Невыразимая тревога охватила его: неужели? Предчувствие непоправимой катастрофы ощущалось каждым нервом.

Усилием воли попытался отогнать тревожные мысли.

“Почему меня волнует ее появление на этой площади? Чего мне страшиться? Но все-таки должно же быть объяснение, почему она торчит в подворотне. И почему смотрит именно на наши окна”.

Молнией промелькнула мысль:

“Она шла следом за мной!”

Андре вспомнил: торопясь к Перришону, который вызвал его чуть ли не по тревоге из-за немецкого объявления, он встретил Анриетту на площади Сен-Пьер. В запасе у него было минут сорок, и он предложил ей выпить по стаканчику вина…

На площади появилась крытая военная машина. Она бесшумно подъехала и стала у тротуара. Тревога Андре росла. Подъехала еще одна машина.

Горячая волна ударила ему в виски. Сердце стучало так, что ему казалось, и Перришон слышит этот стук, напоминающий удары гонга. И он тревожно посмотрел на него.

— Гестапо!

— Гестапо? — Перришон вопросительно поднял на него глаза.

— Там! На площади! Две машины.

Андре сжал зубы, и гнев, пьянящий подобно крепкому вину, священный гнев, вытеснил из него все чувства. Он еле сдерживал себя, еще бы немного, и он бросился бы им навстречу. Ну, идите же, идите скорее! Он крепко сжимал в руках ружье, держа палец на курке.

Тень, потом еще одна. Легкий шорох шагов и едва различимое дыхание.

“Ну, подходите ближе! Еще ближе, ангелочки со свастикой…”

Андре нажал курок.

Кто бы подумал, что охотничье ружье гремит, как пушка!

С грохотом упал на ступеньки фонарик, донесся хриплый стон, что-то мягкое рухнуло на лестницу. Шуршание осыпавшейся штукатурки. И — тишина. Секунда? Две? Потом раздались крики и топот кованых сапог.

Андре поднялся и снова выстрелил, наугад, под лестничную площадку.

Застывшее пятно света на том месте, где упал фонарик, похоже на желтую безжизненную лужу, н в ней — чья-то рука, неподвижная, мертвая.

На ступеньках медленно расстилался пороховой дым.

Андре снова зарядил ружье и вбежал в контору. В кабинете было темно. Из соседней комнаты в настежь открытые двери лился яркий электрический свет. Перришон придавил коленом чемодан и пытался закрыть его.

Две секретарши страховой конторы — мадемуазель Телье и мадемуазель Дюрентель — стояли у камина, растерянно прижав руки к груди, и с ужасом смотрели на Перришона.

Увидев их в комнате, Андре растерялся: он совсем выпустил из виду этих исполнительных старых дев, которые всегда очень тихо, как мыши, шелестели своими бумагами, безучастные ко всему на свете.

Но Перришон помнил обо всем. Резко, почти грубо приказал:

— Немедленно одевайтесь и захватите с собой все. Быстрее, если не хотите ночевать под крылышком у гестапо.

Когда старые девы торопливо кинулись одеваться, он спросил у Андре:

— Ну как?

— Уложил двоих.

Остальные выбежали на улицу.

— Возвращайся снова к дверям.

— Я лучше…

Андре подскочил к окну, разбил прикладом стекло, зубами выдернул кольцо из гранаты и швырнул ее на площадь, где стояли машины.

Яркая вспышка, сухой гром взрыва, и вслед за ним — крики…

Он успел еще заметить, что женщины не было на своем месте.

“Анриетта! Все-таки сообразила, что представление на сегодня отменяется! Подожди еще, я тебе сыграю Вагнера калибром 7,65. Шлюха! Грязная шлюха!…”

— Идите за мной. А ты, Ламбертен, прикрывай отступление.

Держа в одной руке ключ, Перришон подхватил чемодан и направился к дверям. Старые девы испуганно поплелись за ним, стуча от страха зубами, как кастаньетами, и оглядываясь во все стороны с видом зверюшек, вдруг осознавших, чем ад кромешный отличается от рая обетованного.

Какое-то мгновение Андре стоял в нерешительности. Руки чесались запустить и вторую гранату. Но Перришон сурово прикрикнул на него:

— Ламбертен! Не задерживайся!

Он кинулся вслед за ними, но в кабинете зазвонил телефон. От неожиданности Андре остановился как вкопанный и никак не мог сообразить, откуда в такой обстановке мог доноситься звонок. “Да это же телефон!”

Может, не стоит откликаться? Какая-нибудь западня? Он улыбнулся: что могло их еще испугать в теперешнем положении? И он поднял трубку.

— Алло! Клод?… Что? А мы-то ломали головы!… На меня можешь положиться, запомню!… Ничего больше не предпринимай. Жди моего сообщения… Ты меня можешь не перебивать? Боже, да ты прочисть уши — здесь гестапо. Ясно? Пока!

Выскочив на лестницу, он удивленно остановился: Перришон и секретарши как в воду канули. Он растерянно вертел в руках ружье.

— Ламбертен! Ты что там, обедню служишь? Живее…

Голос доносился откуда-то снизу, со ступенек. Андре напрягал зрение, вглядываясь в темноту, откуда доносились шорохи. Сейчас темнота была сообщницей. Вскоре он различил небольшую дверь рядом с лестничной площадкой. Сотни раз он проходил мимо двери в стене, но истинное ее предназначение понял только сейчас. Он ринулся вниз, нырнул в темноту и, наткнувшись на что-то мягкое, выругался.

— Это мадемуазель Дюрентель. Она потеряла сознание, увидев твою работу — гестаповца на ступеньках.

Густая темнота стояла в комнате, куда они попали, светлое четырехугольное пятно обозначило в ней окно.

Двойным поворотом ключа Перришон замкнул двери, а ключ оставил в скважине. Положив ружье на пол, Андре стал на колени и склонился над мадемуазель Дюрентель, похлопал ее по лицу. Послышался слабый стон, и вдруг она истерически завизжала. Андре, как делают в таких случаях, ударил сильнее. Крик прекратился. Прислонившись к стене, тихо плакала мадемуазель Телье, икая от холода и страха.

Они пробежали крытой террасой, спустились по железным ступенькам во двор и вошли в подъезд пристроенного к отелю дома. Узкий коридор, прорезавший пристройку насквозь, вывел их на другой двор, просторный и асфальтированный. Согнувшись под тяжестью чемодана, Перришон направился в глубь двора к гаражу с тяжелыми коваными дверями. Он вытащил из кармана ключ и открыл их. В гараже стоял “пежо-202”.

Послышались приглушенная стрельба и звон стекла.

“Они стреляют по окнам, — подумал Андре. — Добро пожаловать, господа, страховая контора гарантирует вам выплату по всем видам страхования…”

Через пять минут площадь Делиль осталась позади, и улицей Республики они мчались к Монферану.

— А что вы собираетесь дальше делать с этими зелеными шляпками? — спросил старый Берусьер, поднимаясь из погреба с бутылкой красного вина.

Андре и Перришон захохотали. Успел-таки окрестить старых дев! Того и гляди через несколько дней они будут вовсю пить у него крепкое красное вино и закусывать грубой домашней колбасой.