Ганс Шерфиг - Замок Фрюденхольм

— Неужели вы ничего не можете о нем рассказать?

— Нет, я ничего не могу о нем рассказать. Я соблюдаю приказ короля и не разношу слухов!

— Удивительно, что в комнате на чердаке так чисто, если там никто не живет.

— Вы не имеете права говорить «удивительно». У меня в доме всегда порядок и чистота. Может быть, вы живете как свинья, но вы не смеете находить что-то удивительное в том, что у меня чисто! Если ко мне не вбегают люди и собаки ни свет ни заря и не тащат грязь в дом, у меня всегда чисто!

Сержант внезапно предлагает старой женщине сигарету.

— Не хотите ли закурить?

— Нет, не хочу.

— Может быть, вы вообще не курите?

— Нет. А почему я должна курить?

— Но вы же покупаете сигареты в кооперативе. Что вы с ними делаете?

— Никого не касается, что я делаю с моими вещами.

— Послушайте, — серьезно говорит сержант и пристально смотрит на Эмму. — Для чего вам нужен калин?

— Что?

— Вы прекрасно знаете. За последнее время вы купили несколько килограммов калийной соли. Отвечайте, для чего вы ее купили?

— Ах, это то, что применяют против сорняков.

— Какие сорняки вы ею уничтожаете? У вас же небольшой сад.

— Для меня большой.

— Нам известно, что вы покупаете парафин и керосин. Разрешите спросить, для какой надобности?

— Я никогда не покупала больше керосина, чем мне полагается по карточкам. Никогда ничего не покупала на черном рынке. А на карточки получаешь не так уж много. Слишком мало для одинокого человека. Зимой я часто вынуждена сидеть во тьме кромешной, потому что не хватает керосина для лампы! Но если полиция достанет мне несколько лишних талонов, я скажу спасибо! Я просила в управлении, но они там говорят только «нет», потому что у них у всех электрическое освещение и им безразлично, что другие люди сидят в темноте.

Сержант прерывает ее:

— А парафин? Зачем он вам?

— А мало ли для чего он бывает нужен. Смешно спрашивать.

— Осторожно, — предупреждает сержант, — Это в вашей кухне варили смесь из хлористого калия, парафина и керосина? Говорите правду!

— Я кладу тряпочку с парафином и керосином на больное колено. Разве это незаконно?

— Незаконно делать взрывчатые вещества. Незаконно давать пристанище преступнику.

— Я никогда не делала взрывчатых веществ, и у меня никто никогда не жил, кроме Мансе, а он никакой не преступник.

— Кто такой Мансе?

— Это единственное живое существо, которое живет у меня.

— Кто это?

— Его так напугали ваши противные псы, что он бежал без оглядки.

— Ах, кот!

— Жаль, что он не выцарапал глаза вам всем!

Возле дома собралось множество людей; вооруженные полицейские удерживают их на расстоянии. Шоссе закрыто для движения. Садик за изгородью из бирючины все еще оккупирован. Пулеметы направлены на пеларгонии, цветущие на окнах Эммы. Молочник стоит со своим грузовиком и не может проехать. — «Вы что, сумасшедшие?» — кричит он. Мариус Панталонщик подходит к дому, он считает, что полицейские должны испытывать к нему доверие.

Подъехал доктор на своей машине, он торопится к больному. Дает гудок. Опускает стекло и кричит:

— Я врач! Мне нужно проехать, я тороплюсь!

Доктора пропускают, грузовик с молоком тоже.

В саду Эммы ищут оружие. Собак водят по огороду, они нюхают и разрывают грядки с луком-пореем и брюссельской капустой. Тяжелые полицейские сапоги топчут бархатцы, цинии и маргаритки. Магнитная иголка миноискателя указывает наличие металла в кусте крыжовника, но это всего-навсего ржавые ножницы, воткнутые в землю как средство против нечистой силы. Исследуется куча навоза, иголка вонзается в мусорное ведро для нечистот, простукиваются стены и фонарем освещают внутренность трубы.

— Не смейте топтать мои растения вашими отвратительными немецкими сапогами! — кричит Эмма.

Ни оружия, ни взрывчатых веществ, ни подземного хода в доме Эммы не найдено. Оскара Поульсена у нее тоже нет. Но нет никакого сомнения, что он только что здесь был, на это указывают многочисленные признаки. Следы ног, следы велосипеда, табачный пепел и окурки. В доме сделан ремонт, сад в полном порядке, дрова сложены так, как женщине в восемьдесят один год не сложить. Сержант пишет в донесении, что тщательное обследование ведра с мочой свидетельствует, что им пользовалось не одно лицо.

Эмму можно арестовать, но что в этом толку? Старуха ни в чем не признается, она бранится на чем свет стоит и так же зла, как и ужасный Мансе, расцарапавший сержанту лицо.

Старую Эмму заносят в картотеку в Отделении «Д», и судья Сигурд Свенсен на закрытом судебном заседании выносит решение задерживать ее корреспонденцию. Теперь сыщики будут постоянно крутиться вокруг ее дома и нюхать ее помойное ведро. Больше с Эммой власти ничего сделать не могут.

Она плюет вслед властям, когда они уезжают в своих автомобилях.

— Жалкий сброд! — шипит она. — Тьфу! Немецкая сволочь!

Многие наблюдали эту сцену. Если бы Оскар был в доме, его, может быть, застрелили бы на месте, как того молодого парашютиста, которого недавно убили двенадцатью пулями датские полицейские. Обыск у старой Эммы взбудоражил жителей поселка, они гадают, кто навел полицию на ее дом. Подозревают Мариуса Панталонщика и Нильса Мадсена. Люди не знают, что существует СО, или «Гражданская организация», куда истые датчане со всех концов страны сообщают обо всем, что им кажется таинственным и подозрительным в их округе.

Они-то, наверное, и заподозрили Эмму. В ночное время можно кое-что услышать… Люди удивлялись тому, что на чердачном окне появились темные шторы. И невероятно, чтобы женщина в восемьдесят один год сама белила свою комнату, пилила дрова и вскапывала сад. Но кому пришло в голову, что у нее живет Оскар? И кто оказался таким чересчур уж бдительным, что сообщил об этом полиции?

— Это не Эвальд! — говорит Йоханна. — Не думай так, Маргрета! Эвальд не имеет к этому никакого отношения!

— Этого еще не хватало! — отвечает Маргрета.

— Эвальд сам не знает, где скрывается Оскар. Они встречаются в потайном месте. Не думай на Эвальда. Он никогда не будет доносчиком! Никогда! Эвальд и сам кое-что делает подпольно.

Нет, Маргрета не думает, что Эвальд доносчик. Но сердится на Йоханну.

— Я тебя не понимаю, — говорит она.

Йоханна плачет. Она сама ничего не понимает. Она не развратная и не плохая женщина. Она заблудившийся ребенок, который боится одиночества. Кто-то должен за нее решать и подсказывать, что ей делать. Оскар был хорошим мужем, но его нет. А она такая податливая. Она послушно развозила на велосипеде церковную газетку, когда ей велели. И позже по воскресеньям разносила по домам «Арбейдербладет», как хотел Оскар. А когда Оскар исчез, она как будто перестала существовать.