Михаил Вербинский - Зенитные залпы

— Два до сих пор чадят! — и тут Скакун показал на распластанных вблизи «юнкерсов».

— Вижу, вижу, — тоном, в котором чувствовалась удовлетворенность боевыми делами батарейцев, сказал Манухин, а затем добавил:

— У Орловки вражеские танки, это вы знаете?

— Нас предупредили из дивизиона. Разговор прервал звонкий голос наблюдателя:

— Пикировщики!

Три Ю-87 заходили в атаку на батарею. Расчеты открыли огонь. Самолеты поспешно сбросили бомбы, которые разорвались в стороне. А огневую лишь окутал горячий пыльный воздух.

Орудия стихли, и Манухин через КП 2-го дивизиона вызвал пятую батарею. Черный доложил, что бойцы батареи отражают атаку танков. Больше ничего не мог услышать комиссар: телефон замолк. Лицо Манухина нахмурилось, будто перед ним раскрылась вся тяжелая картина боя. Он обратился к Скакуну:

— Сколько у вас бронебойных снарядов, гранат, бутылок с горючей смесью?

Комбат сообщил о наличии боеприпасов, а затем добавил, что на огневой сделано все необходимое для противотанковой обороны. Манухин взглянул на Скакуна. Затем помолчал, словно что-то обдумывая.

— Надеемся на тебя, товарищ Скакун, — пожимая на прощание его руку, сказал Манухин. — Как бы трудно ни пришлось — стойте! Наша огневая позиция — это позиция верности Родине…

Отсюда, с четвертой батареи, хорошо был виден ураган боя возле Орловки. Там сражалась батарея. Черного. Манухин понял, что на пятую ему не проехать на газике. Путь уже перехватили вражеские танки.

Стоявшая на посту девушка-боец громко оповестила:

— С западной стороны вижу движущиеся машины! Манухин настороженно посмотрел на холмистую степь, раскинувшуюся к западу от Сухой Мечетки. Лицо его вдруг нахмурилось, а с губ сорвались слова:

— Танки фашистские… Настал, друзья, наш черед…

— Спешки пороть не будем, — рассудительно произнес Скакун. — Пусть гитлеровцы подойдут поближе. Уж коль схватка — то лоб в лоб!

Подошел комиссар батареи — младший политрук Дмитрий Киселев, высокий, худощавый, с обветренным лицом. Рядом с ним встала темно-русая в ладно сидевшей гимнастерке девушка, которая только что стала комсоргом второго дивизиона, — Римма Давыденко.

— И вы здесь воюете? — с улыбкой посмотрел Манухин на комсомольского вожака.

— Утром прибыла, товарищ комиссар, — ответила Давыденко. — Провели накоротке собрание с вопросом: «Личный пример комсомольца в бою»,

— Правильно сделали, — ответил Манухин. — Вдохновляющий пример — это большая сила. И его, как всегда, покажут коммунисты, комсомольцы.

На батареях Манухин был желанным человеком. Зенитчики постоянно слышали его напутствия и советы. И сейчас Киселев и Давыденко хотели послушать, что скажет комиссар перед трудным испытанием. Киселеву вспомнилось, как совсем недавно был на батарее Манухин. Обойдя расчеты, отделения, он неожиданно спросил: «Песни строевые поете?» Он, Киселев, ответил тогда комиссару полка, что бойцы так заняты тренировками, оборудованием позиций, что даже петь разучились. Манухин предложил: «Не может быть. Постройте батарею, проверим, как поете». Построились бойцы в четыре шеренги. Зашагали по площадке. А петь никто не начинает. «А ну-ка, комиссар, в голову колонны. Песню!» — ободряюще сказал Манухин. Киселев затянул:

Броня крепка и танки наши быстры,

И наши люди мужества полны…

Подхватили бойцы знакомую мелодию, и понеслась она быстрокрылой птицей над степью, над близко протекающей Волгой. «Ну вот, — улыбался Манухин. — Отлично поете! Задора сколько, огонька!»

И комиссар не забыл то посещение батареи, потому он сейчас сказал:

— Помните, как песни пела батарея? Дружно, с задором. Вот так же дружно, с азартом надо бить врага. И как ни трудно будет — стоять насмерть!

Скакун подал команду открыть огонь. Первым выпустило снаряд орудие сержанта Олейника. Султан земли поднялся перед танками, и гитлеровцы тут же ответили частой пальбой.

— Ишь, как взбесились, — зло выговорил Сергей Олейник. — Сейчас запляшете! — По его команде наводчик внес поправку в прицел, и заряжающий вновь послал тяжелый снаряд в казенник пушки. В тот же миг один из танков загорелся.

Ударили другие зенитки. Несколько ползущих бронированных машин задымили, вспыхнули кострами.

В душе Олейника творилось что-то невероятное: боль, досада, гнев — все переплелось в один тугой узел. Из украинского города Лисичанска его жена с шестилетним сыном эвакуировалась на Волгу и поселилась в приволжском селе недалеко от Сталинграда. И надо же было так случиться, что именно в это утро жена с сынишкой добралась сюда, на батарею. Увидеть друг друга, поговорить… Встреча была радостной. Но вот батарея стала вести огонь по самолетам. Жена с ребенком укрылась в ближайшем кустарнике, чтобы там переждать бомбежку, затем еще раз встретиться с мужем, дать ему возможность насмотреться на сына. «Вот так переждала», — горечь раздирала душу Олейника, сердце разрывалось на части. Но не мог он ни шага сделать в сторону от орудия, от бахареи, чтобы выяснить, что стало с его близкими, попавшими под огненную метель.

Вражеские танки держались на удалении, ведя с батареей огневую дуэль. Потеряв уже не одну машину, гитлеровцы не решались приблизиться, видимо, надеясь и с дальнего расстояния смести с пути пушки.

Появилась над огневой позицией группа бомбардировщиков. По команде Скакуна два орудия перенесли огонь по самолетам. «Хейнкели», побросав бомбы куда попало, удалились. А «рама», пришедшая следом за группой, летела над батареей.

— Сбить «раму»! — приказал комбат, понимающий, что воздушный корректировщик опасен.

Орудие сержанта Калинина, всегда отличавшееся меткостью огня, со второго выстрела превратило «раму» в обломки.

Теперь все четыре орудия стреляли по танкам. С косогора увидели, что танковая колонна, оставив в районе Орловки немало сожженных и подбитых машин, разделилась на две группы. Одна из них взяла направление к Латошинке. Продвигалась медленно, встретив яростный отпор зенитных батарей. Вторая группа танков двигалась на Спартановку, рядом с которой поднимались корпуса тракторного завода. Этими двумя клиньями враг намеревался пробиться к берегу Волги.

Обстановка складывалась серьезная. Манухин видел, с какой стойкостью сражались зенитчики 4-й батареи. Четвертая, как огненный остров, воюет без связи с дивизионом, полком. Но каково положение на других батареях? Сдержит ли дивизион вражеские танки, что двинулись к Спартановке? Комиссар понимал, что и он несет ответственность за исход боя, который ведут дивизионы полка.

Манухин подозвал Киселева, находившегося у прибористов, и вместе с ним подошел к Скакуну.

— Товарищ комбат, товарищ комиссар батареи! — В голосе Манухина и теплота и строгость. — Ценю ваше мужество, друзья, отвагу всех бойцов батареи. Так и стойте! С этого рубежа ни на шаг! Я же направляюсь в первый дивизион. Там напор врага будет еще сильнее…