Василий Белых - Моторы заглушили на Эльбе

К утру полк занял исходные позиции.

В город Фюрстенвальде ворвались с двух сторон. 2-я батарея старшего лейтенанта Емельянова во взаимодействии с подразделениями 244-го полка 41-й дивизии, прикрываясь лесопосадками, обошла очаги сопротивления гитлеровцев и атаковала город с северо-запада. Пехота сбила противника с высот, прикрывавших город. Фашисты сосредоточили огонь на 2-й батарее и пехоте, действовавшей под ее прикрытием. Этим воспользовалась 4-я батарея старшего лейтенанта Жукова. С десантом пехоты 39-го стрелкового полка, используя складки местности, она вплотную подошла к городу с северо-востока. Десант спешился и, поддерживаемый самоходками, атаковал врага. Гитлеровцы бросились к центру города. Вспыхнули яростные уличные бои. Противник и здесь приспособил к обороне улицы, дома, подвалы, чердаки, заблаговременно соорудил противотанковые заграждения.

Шаг за шагом упорно продвигались пехотинцы. Самоходки, орудия прямой наводки напрочь сметали оборонительные сооружения. Горели и рушились здания. Улицы и дворы заволокло пылью, дымом, гарью. Тонко свистели пули. С визгом пролетали невидимые осколки от снарядов и мин. Куски камня и кирпича градом стучали по мостовой, стенам и крышам домов. В сплошном гуле боя тонул человеческий голос, да и самих людей можно было разглядеть только на близком расстоянии. Бурлящим котлом представлялся, наверное, город тому, кто смотрел на него в этот момент с окрестных высот.

41-я дивизия и самоходный полк во взаимодействии с другими частями 69-й армии с огромным трудом 22 апреля овладели городом Фюрстенвальде и к вечеру вышли к реке Шпрее, той самой, на которой стоял и Берлин. Ночью форсировали Шпрее и продвинулись к автостраде Франкфурт-на-Одере — Берлин.

На НП полка, располагавшемся на опушке леса, Колобов сообщил мне, что поставлена новая задача.

Штабные машины укрылись в лесу. Неподалеку расстилалась гладь широченной автострады. Где-то рядом с НП вела огонь батарея полевой артиллерии. Разрывы ее снарядов эхом отдавались в лесном массиве. Свиста пуль, шипения и шлепанья мин, визга осколков, грохота рушащихся зданий здесь не было слышно. И когда на время смолкали полевые орудия, воцарялась едва ли не абсолютная тишина. После пребывания в пылающем городе хотелось насладиться этой тишиной, забыть хоть на какое-то время о войне, но…

— Какие же новости, Михаил Иванович? — отвлекшись от своих мыслей, обратился я к Колобову.

— Меняем направление наступления, — ответил он. — Наш двадцать пятый стрелковый корпус поворачивает на Бад-Заров.

Я посмотрел на карту.

— А Берлин? — невольно вырвалось у меня.

— Шестьдесят девятая армия расчистила путь, и в полосу ее наступления введены свежие силы — третья армия. Нам и на новом направлении работы хватит. Фактически противник и там и здесь обороняет Берлин, — рассудительно проговорил комполка.

Его слова меня не успокоили. Но я понял: так надо. Под ударами свежих сил быстрее рухнет Берлин, и, значит, войне конец. Это должны понять и солдаты. Уяснив новую задачу, я выехал в батареи. По дороге завернул в штаб полка за почтой.

Позже картина еще более прояснилась: 24 апреля войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов соединились в юго-восточной части Берлина, тем самым завершив окружение франкфуртско-губенской группировки противника. 69-я армия в числе других нацеливалась на ее уничтожение.

С Тосей Моденовой мы виделись несколько дней тому назад — еще до гибели Тавенко. Теперь она показалась мне совсем не такой, какой я знал ее раньше. Дело свое она делала с той же прилежностью, но во всем облике девушки, в манере говорить, движениях, жестах произошла резкая перемена. Это была уже не та, привычная, Тося — неизменно веселая, бойкая, неунывающая. Глаза ее потухли, в складках напряженно сомкнутых губ залегла горькая печалью.

Она поздоровалась со мной, передала газеты и пакет из политотдела корпуса. Я поблагодарил, но вступать в разговор не стал: для обстоятельной беседы времени не было, а двумя-тремя дежурными фразами не утешишь человека, убитого горем.

В пакете было воззвание Военного совета фронта к солдатам, сержантам, офицерам и генералам. «Перед вами Берлин, — говорилось в нем. — Вы должны взять Берлин, взять его как можно быстрее, чтобы не дать врагу опомниться. На штурм Берлина!»

В газетах были опубликованы, первомайские призывы ЦК ВКП(б), приказы Верховного Главнокомандующего о победах советских войск.

«Войска 1-го Белорусского фронта, — говорилось в приказе маршалу Жукову и генералу Малинину, — перейдя в наступление с плацдармов на западном берегу Одера, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации прорвали сильно укрепленную, глубоко эшелонированную оборону немцев, прикрывавшую Берлин с востока, продвинулись вперед от 60 до 100 километров, овладели городами Франкфурт-на-Одере… Панков… Карлсхорст, Кепеник и ворвались в столицу Германии Берлин. В боях при прорыве обороны немцев и наступлении на Берлин отличились войска…» [30] Приказы Верховного Главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза. С. 459–460.

Дальше перечислялись фамилии генералов и офицеров, уже известных нам по прежним приказам. «…Генерал-полковника Колпакчи…» — прочитал я и с радостью подумал: «И нам салютует Москва!» В этом же номере «Правды» был напечатан приказ Верховного Главнокомандующего маршалу Коневу и генералу Петрову, отмечающий исторический факт: войска 1-го Украинского фронта ворвались в Берлин с юга.

Всю дорогу по пути к батареям я находился под впечатлением первомайских лозунгов ЦК партии и призыва Военного совета фронта — «На штурм Берлина!»

На дороге вдоль озера, головой колонны упираясь в деревню, стояли самоходки. Экипажи осматривали машины, заправляли их горючим, пополняли боеприпасами. По-весеннему теплые и яркие лучи солнца отражались в тихой глади лесного озера. Вода в нем была чистая и прозрачная. Осока и камыши выбросили первые зеленые ростки. В их зарослях щуки уже водили свой весенний хоровод. Слева от дороги, насколько хватало взгляда, простиралась стена леса. На ветках сосен показались первые нежно-салатовые ростки, а на березах — клейкие ярко-зеленые листья, испускавшие волнующий горьковатый аромат. Все располагало к миру и покою, словно и не было кромешного ада, именуемого войной. Но о ней властно напоминало эхо орудийных выстрелов, грохотавших вдали. И, стряхнув с себя волшебные чары вновь пробудившегося к жизни весеннего леса, солдаты работали молча, сосредоточенно. За делом вспоминали тех, кого не было с ними рядом. Тяжело вздыхали при этом, потому что одних неизвестно когда еще встретят, а других не встретят уже никогда.