Олег Курылев - Суд над победителем

— А не могли бы мы в таком случае увидеть управляющего?

Шеллен понятия не имел, что скажет управляющему, как начнет разговор и что из этого выйдет. Он вообще не был уверен, что эта контора имеет отношение к тому, о ком он подумал.

— Вам придется подождать, — ответила женщина, — господин управляющий уехал в морской порт, но должен скоро вернуться.

— Скажите, мадам, а кто владелец компании? — взмокнув от волнения, спросил Алекс и ослабил узел галстука.

— Теодорус Сканцикас, — был ответ.

— А вы не знаете, у господина Теодоруса имеется сын? — Алекс еще более ослабил галстук.

— У него четверо сыновей и две дочери.

— Даже так? А сына по имени Сотириус у него… нет? — Алекс затаил дыхание.

Женщина подумала.

— Нет. Сына с таким именем у него нет. Пока нет.

Вероятно, в лице посетителя отразилось нечто такое, что заставило женщину раскрыть лежавшую перед ней тетрадь и прочитать:

— Леонидас, Матеос, Панадиотакис, Спиридон, Марианна и София. Это названия судов и одновременно имена всех детей господина Сканцикаса.

— Мм-да, — Алекс свесил голову. — И даже крохотного суденышка с названием «Сотириус», стало быть, нет.

— Ну почему же крохотного? — возразила женщина. — Теплоход «Сотириус» будет самым крупным в нашей компании, только он еще недостроен. Сотириус Сканцикас — это брат владельца. Как я уже говорила, он должен явиться с минуты на минуту…

Алекс сорвал с себя галстук и принялся расстегивать верхние пуговицы рубашки.

— Подождите, а он разве не летчик? — спросил Шеллен голосом простуженного покойника.

— Он был летчиком, но сразу после войны…

За окном скрипнули тормоза, хлопнула автомобильная дверца, и через несколько секунд дверной колокол возвестил о приходе слегка расстроенного рослого молодого человека в светлом расстегнутом плаще, несшего в одной руке фетровую шляпу, а в другой — папку с бумагами. Увидав стоявшего с открытым ртом Алекса, он бросил на находившееся поблизости кресло шляпу, преспокойно положил на конторку папку и широко улыбнулся:

— Шеллен! Жив, чертяка германская!

После чего принялся его шумно обнимать.

— А говорили, что ты заделался бомбарем, свалился к джери [23] Прозвище, которым англо-американцы называли немцев. и куда-то пропал.

— Все так, все так. А ты? Сбил свой пятый?

— А, — махнул рукой Сотириус, отстраняясь и стаскивая с себя плащ, — потом расскажу. Он оглянулся на полицейских и мидовца: — Это с тобой? Тогда прошу.

Сотириус распахнул дверь кабинета, пропуская всех четверых вперед.

— Итак, я — весь внимание, джентльмены, — английский Сотириуса за годы войны стал намного лучше.

— Нам сказали, что ты только что из порта? Видал, что там творится? — спросил Алекс.

— Кошмар! Кошмар! У меня там «София» под погрузкой, но все остановлено из-за русского теплохода. Немцы могли бы и подождать, а вот слабомороженая свинина в такую теплую погоду ждать не станет. Они передают их там по одному в час по чайной ложке, как будто нельзя было все эти чертовы бумажки проштамповать еще в лагере и теперь грузить всех скопом колонной по три.

— А ты знаешь, Сотириус, что меня тоже хотят загрузить на этот теплоход и отправить в Россию?

— Тебя? — удивился грек. — Тебя-то за что?

— За то, что я немец, я думаю.

— Постой, какой же ты немец?

— Такой же, по-видимому, какой ты — грек.

Алекс коротко поведал Сканцикасу свою историю о том, как ранним утром он случайно оказался в зоне оцепления на пристани и его приняли за интернированного. А поскольку за несколько часов до этого у него пропали все документы, с него теперь требуют какую-то поганую карту, и он ищет хоть кого-нибудь, кто смог бы подтвердить, что Алекс Шеллен никогда не воевал за Гитлера.

Сотириус укоризненно посмотрел на мидовского чиновника:

— Как же так, господа? Это же заслуженный британский летчик, мой старый товарищ. Если у человека пропали документы, так что, давайте отправим его к русским? Они там заодно разберутся? Я вот тоже, кажется, потерял свой паспорт, — Сотириус демонстративно похлопал себя по карманам, — давайте и меня туда же. На что же тогда вам полиция? Отправляйте всех к русским. Украл кошелек — к русским; набил морду какому-нибудь козлу — к русским. Места у них много, всем хватит. У меня вон завтра по вине ваших мероприятий прокиснет ваша же свинина. Кого же мы на этот раз отправим к русским?

Сотириус еще долго обсасывал эту тему, а Шеллен, развалившись на стуле и полуприкрыв глаза, удовлетворенно кивал головой в знак согласия. Он готов был слушать этот монолог хоть до вечера. Кончилось тем, что вконец раздосадованный Мартин прямо из конторы дозвонился до порта, с кем-то там переговорил, после чего был составлен протокол «опознания», заверенный подписью Сотириуса, трех свидетелей и проштампованный печатью пароходной компании «Сканцикас». На всякий случай Сотириус снял на гектографе несколько копий. Мидовский чиновник извинился за недоразумение, поинтересовался, не нужна ли его личная помощь в связи с потерей документов — на что Алекс только махнул рукой, — и удалился вместе с обоими, ничего так и не понявшими, полицейскими.

Сидевший за столом Шеллен уронил голову на руки.

— Сотириус, есть здесь недорогой кабак, где можно купить бочку виски или, на худой конец, цистерну шведской водки? — спросил он, не поднимая головы.

— Зачем виски? Зачем ресторан? У меня дома найдется и «Хеннесси», и «Метакса», и анисовая водка. Ты пил узо?

Через час, закупив продуктов, они сидели в просторном номере отеля, кстати, как раз того самого «Эксельсиора», что на Рювигсгатан, и пили упомянутую узо, разбавляя ее водой, от чего она становилась молочно-белой. Не слишком вдаваясь в подробности, Алекс рассказал Сканцикасу свою подлинную историю, совершенно обойдя стороной Хемниц и встречу с братом.

— Так ты просидел здесь целых полгода? — удивился грек. — Но зачем?

— Ну, во-первых, никто из нас не знал, что это затянется так надолго. Во-вторых, я не мог оставить своего друга, с которым рос на одной улице и который не знал, что все его родственники погибли. И потом, мне платили шестьдесят крон в месяц, и при этом ничего не требовалось делать. У меня ведь, в отличии от некоторых, нет папаши с судовой компанией, да и сразу после окончания войны я, как немец, предвидел неминуемое увольнение из армии. Что?… Компания перешла к твоему старшему брату? Тем более, потому что у меня и брата-то никогда не было. Спрашивается: куда податься? А тут — грейся на солнышке, смотри как коровки щиплют травку, изучай шведский — одним словом, отдыхай. Разве плохо? А домой я писал… Ну а потом, когда отпуск слишком затянулся, доказать что-либо стало очень непросто. Наши эскадрильи расформированы, все, кого знал, поразъехались, даже маршал Харрис, я слышал, подал в отставку. Кто поверит, кого призвать в свидетели? А если не поверят и оставят в лагере, как на тебя станут смотреть остальные? Еще и подушкой придушат, как иуду. А-а!… Вот то-то. Давай-ка наливай, да расскажи теперь о себе. Сбил ты все-таки своего пятого? Я так и не понял.