Александр Лысёв - Не отступать! Не сдаваться!

— Не стройте из себя идиота, — отвечал Полесьев. — Я понимаю, вам очень хочется выгородить нерасторопность лейтенанта Егорьева и собственную медлительность, но повторяю: не надо строить идиота. Из себя и из меня тоже. Ясно?

— Так точно, — произнес старшина, вздыхая с горестным видом, в то время как в глазах его затаилась лукавая усмешка: дескать, не прошло, ну и не надо.

— Впредь, лейтенант, — обратился Полесьев к Егорьеву, — мои приказания попрошу выполнять поживее. А вы, — ротный повернулся к бронебойщикам, — гроза танков всех фронтов, на будущее учтите — еще раз такое повторится, будет для вас очень много неприятностей. И если не умеете ходить, учитесь летать!

При этих словах Золин горько усмехнулся и опустил голову.

— Все свободны, — поспешил закончить Полесьев, успевший заметить немой укор Золина и уже в душе раскаивающийся за то, что зря обидел старого солдата.

— А… — начал было Кутейкин, но ротный прервал его:

— А с довольствия вас никто не снимал.

— Вот это другое дело, — довольно заулыбался старшина. — Пошли на кухню, ребята.

Когда Кутейкин с бронебойщиками ушел, Полесьев посмотрел на Егорьева и сказал:

— Вот так-то, лейтенант. И сегодня же на фронт.

Вскоре прибыли грузовики. Личный состав роты разместился в машинах. Их было всего пять, так что в каждый грузовик набилось человек по тридцать. Через Дон колонна переправилась по наведенному саперами понтонному мосту. Сразу после переправы двинулись по дороге, идущей на северо-запад. До конца дня рота тряслась в кузовах подпрыгивавших на ухабах полуторок. Солдаты укрывались кто чем мог от забивавшей рот и глаза пыли. Вечером прибыли в какое-то село, где и остановились на ночлег. Утром, заправившись горючим, снова отправились в путь.

Егорьев, сидя в кабине грузовика, созерцал открывшуюся его взору картину. Степь сменялась иногда небольшими участками леса, и, когда дорога проходила через них, деревья бросали на машины свои тени; казалось, что не так жарко, и будто бы легче становилось дышать. К середине следующего дня машины остановились на опушке одного из таких лесных массивов. Солдаты покинули кузова грузовиков, и, построившись повзводно, рота маршевым шагом направилась вперед. Егорьев, ступая рядом с ротным, осматривал окрестности. За лесом открылось обширное поле: справа, будто прячась за небольшую возвышенность, стояло несколько белых мазанок. На другом конце виднелись траншеи, блиндажи, дзоты. Как оказалось впоследствии, это и была линия обороны. Левым флангом она упиралась в опушку леса, правым — в возвышенность, перед которой стояли хаты. Слева, в огибающем поле перелеске, располагались артиллерийские позиции, за ними еще какие-то части. Все это успел приметить Егорьев, глядя по сторонам.

Минут через двадцать рота подошла к тем самым белым хатам и остановилась. Это оказалось небольшое село, одной частью сожженное, другой частью разбитое бомбами и снарядами. В уцелевших хатах расположился какой-то штаб.

Полесьев скомандовал «стой», приказал всем находиться около этого штаба, а сам направился в хату, крикнув часовому, стоявшему на крыльце, чтобы тот доложил о его прибытии своему командиру. Через минуту часовой вернулся, приглашая Полесьева войти.

А меньше чем через час Егорьев, направившийся по приказанию ротного вместе с четвертым взводом лейтенанта Пастухова, уже сидел в блиндаже командира подразделения, занимающего здесь оборону и на смену которого прибыл взвод Пастухова. Командир этого подразделения старший лейтенант, здоровенный детина с медалью «За отвагу» на груди, в высоких, до колен, немецких офицерских сапогах, услышав от Пастухова, что его взвод прибыл им на замену, обрадовался неслыханно.

— Ну, лейтенанты, — говорил он, обращаясь к Пастухову с Егорьевым, — наконец-то. А мы уж заждались. Черт знает сколько тут сидим, вшей кормим, и все без замены, все без замены! Что за наваждение. Участок у нас хоть и тихий, но немцы все же постреливают.

— Я бы хотел ознакомиться с занимаемыми вами позициями, — прервал красноречие старшего лейтенанта Пастухов.

— Пожалуйста, — пожал плечами старший лейтенант и добавил доверительным тоном: — Только не надо так категорично, лейтенант. Ты где — на фронте, я где — на фронте, так чего ж нам с тобой по-официальному разговаривать.

— Тем не менее я хочу увидеть, где должен расположиться мой взвод, — настоял на своем Пастухов.

Старший лейтенант, хмыкнув, посмотрел на Пастухова, как бы говоря взглядом: «Мне что, тебе воевать-то», и, распахнув ногой дверь блиндажа, закричал:

— Мыльников?

Из-за двери показалась фигура солдата с автоматом на груди. Войдя в блиндаж, солдат остановился, оценивающе посмотрев на только что прибывших лейтенантов. Потом устремил взгляд на своего командира:

— Ну?

— Что «ну?» Как вы разговариваете, Мыльников? — возмутился старший лейтенант. — Выйдите, вернитесь и доложите по всей форме!

Мыльников криво усмехнулся, повернулся через левое плечо, протопал сапожищами за дверь, также маршируя, явился обратно и, приложив руку к каске, нарочито громко доложил:

— Товарищ старший лейтенант! Рядовой Мыльников по вашему приказанию явился!

И снова усмехнулся.

— Значит, так, Мыльников, принесите мою каску и еще две каски для товарищей лейтенантов, — распорядился старший лейтенант, делая вид, будто бы не замечает ироничной гримасы своего подчиненного.

Мыльников, громыхая сапогами, пошел исполнять приказание.

— С хорошими людьми всегда можно разговаривать по-хорошему, — сказал старший лейтенант, глядя на Егорьева с Пастуховым. — Но когда человек хам — он и понимает только хамское обращение. Учтите это на будущее, лейтенанты.

Минуты через две явился «хам» Мыльников. На стволе автомата у него болтались, стукаясь друг о друга, две каски защитного цвета.

— Вот, берите, — сказал Мыльников, наставляя на старшего лейтенанта автомат.

— Я же просил три, — сказал старший лейтенант, забирая каски.

Мыльников отошел в сторону и пожал плечами, дескать, чем богаты.

Старший лейтенант передал одну каску Пастухову, вторую нахлобучил себе на голову и, подойдя к Мыльникову, скомандовал:

— Снимайте каску. До моего прихода будете сидеть здесь.

Через минуту все трое уже шли, пригибаясь, до траншеи. Остановившись около одного пустого окопа, старший лейтенант достал бинокль и, навалившись на бруствер, стал рассматривать позиции противника. Егорьев с Пастуховым расположились рядом с ним.

— Вот, — указал старший лейтенант рукой вперед. — Видите вон ту возвышенность?

Пастухов, взяв у него бинокль, посмотрел в указанном направлении.

— Вижу, — отвечал он, возвращая бинокль старшему лейтенанту.