Олег Смирнов - Барханы

По гравию, по гальке зацокали копыта, через ворота к казарме проехал парный наряд, лошади ржали, пограничники вполголоса переговаривались, сейчас они доложат дежурному по заставе, что на границе без происшествий. А твоей девушке в твоему другу, товарищ Рязанцев, подавай нарушения, задержания и подвиги, где я их возьму? И рад бы, да нету в настоящий момент. Что касаемо морячка — что ж, ему есть чем козырнуть: о походе подводной лодки писали в газетах, ордена раздали. Вот так — лейтенант с Северного флота, подводник, краб на фуражке, кортик и всякое прочее. А кто я? Пропыленный, пропотелый солдатик, заурядный, ничем не примечательный, разве что политинформациям и докладам внимаю прилежно, на политзанятиях активен, замполит одобряет.

Федор советует: взбодрить любовь, взбодрить — ну и словечко. Конечно же, в принципе это звучит упрощением — отправить ей письмо, и она одумается, укажет морячку от ворот поворот. Но на Лилю подобное письмо и в самом деле может повлиять, я знаю ее. Да и собеседование с Федором не пройдет бесследно. Ты еще остришь, юморист: собеседование. До юмора ли тебе?

А чем взбодрить, Федя, милый? Я могу написать, что люблю ее, прошу ждать меня, хочу назвать своей женой. Но я не могу написать то, что ты подсказываешь. Нету у меня этого. Что было? Были благодарности за образцовую уборку спальных помещений, за активное участие в озеленении территории заставы и за бдительное несение службы. Как же, проявил бдительность, своевременно обнаружил и задержал офицеров округа, проверявших ночью наряды. Ничего себе нарушители — подполковник и майор из окружного штаба плюс начальник заставы. Об этих задержаниях и заикаться неловко.

Ах, Лиля, Лиля, задала ты мне задачу, неужели все это всерьез? Пока у тебя без перемен. Пока? А могут быть перемены? Не думал, не гадал. Это называется обухом по затылку.

Тебе, Федя, спасибо: под шутливостью я отчетливо уловил твою озабоченность. Тебе неприятно было сообщать, как оно есть, но что поделаешь, мне же нужна правда, пускай она будет неприкрытая и горькая. Потому что горьким лечат, а сладким калечат. Во всяком случае, буду прикидывать, как поступить. И до чего ж вы оба далеки от меня — за тысячи километров!

Я вернулся в казарму, из раскрытой двери комнаты мне сказали: «Чего колобродишь, полуночник?», я махнул рукой: дескать, духота, и пытаешься уснуть, да не уснешь.

В умывальнике под краном облил голову — вода была теплая и мутноватая, — намочил простыню, протопал к спальне, плюхнулся на свою койку. Все то же: похрапывают, ворочаются товарищи, за окном — вой гиен и плач шакалов, шуршание песка о стекло, то луна, то прожекторный луч.

Во рту и горле сохло, в висках пульсировала кровь, в ушах звенело — зазвенит, если обухом по голове. Шарахнули тебя крепко, товарищ Рязанцев. Выстоишь? Должен выстоять.

Незаметно я задремал и увидел себя в березовой роще, что в междуречье Москвы-реки и Разводни, за домом отдыха связистов: на ногах — кеды, мокрые от росы, на руке — ивовая корзинка, прикрытая сверху листьями, сквозь ветви просеиваются голубые небеса, у тропок подрагивают лиловые колокольчики, аукаются по лесу грибники. Рядом со мной — Лиля, в тренировочном костюме и косынке, в резиновых сапогах и с лукошком. Она оборачивается ко мне, улыбается: «Как притягивает к необыкновенному! Как магнитом!», наклонившись, срезает в спавшей хвое под елью боровик чудовищных размеров, каких я никогда не встречал. И внезапно лицо ее искажается гримасой, и она кричит грубым, мужским голосом: «В ружье!»

От этого крика я очнулся, вскочил с кровати. В дверях — голова дежурного:

— Застава, в ружье! В ружье!

Он прокричал и убежал в соседнюю спальню, три-четыре голоса, дублируя команду, закричали: «В ружье! В ружье!» Я рывком натянул брюки и гимнастерку, сунул ноги в ботинки, и топот моих ботинок утонул в общем топоте. На ходу застегиваясь, я пробежал в оружейную, схватил из пирамиды свой автомат, затем — в комнату дежурного к сейфу, за сумками с магазинами патронов, оттуда уже другой дверью выскочил в коридор и на крыльцо, а в спину подталкивало:

— В ружье! В ружье!..

От автора. Разрешите мне взять — и дальше время от времени брать — слово, потому что Рязанцев и остальные мои герои вряд ли сумеют с обстоятельностью рассказать о себе — тем паче, что объявлена тревога. А мне желательно, чтобы читатели побольше, в подробностях, узнали о персонажах этой повести. Так, как я узнал этих людей и похожих на них — и в Туркмении, и на других участках нашей государственной границы, где доводилось служить офицером либо бывать в звании литератора.

Итак, можно?

Прежде всего о том, что случилось на границе, отчего застава поднята на ноги.

Короткая ночь истаивала, и на востоке проступала рассветная, желтоватая, будто песок пустыни, полоска. Темнота уползала под кусты верблюжьей колючки и саксаула, как в норы, но и туда, под кусты, пробирался струящийся от горизонта свет, словно стирал остатки ночи с лика земли.

— С добрым утречком, товарищ ефрейтор! — сказал младший наряда. — Проверим КСП — и до дому.

— С добрым утречком, товарищ рядовой! — ответил старший. — Застава от нас не уйдет. А вот проверить КСП надлежит аккуратненько, без огрехов. — Он выключил уже ненужный следовой фонарь. — Начнем? Я проверяю полосу, ты следишь за участком.

Дозор зашагал вдоль контрольно-следовой полосы медленно и бесшумно.

Старший наряда, нагнувшись, вглядывался в ровные бороздки недавно вспаханной полосы. За ним шел солдат, присматриваясь и прислушиваясь. Вокруг было пустынно («На то она и пустыня», — почему-то подумал солдат), сверху сыпанул трелями невидимый жаворонок, воздух стал еще суше и теплей.

Они прошли метров сто, и тут солдат едва не наткнулся на остановившегося старшего.

— Что?

— Следы, — ответил старший, опускаясь на корточки. — Взгляни сюда!

И тот присел на корточки: на ровных, гладких бороздах — вмятины, в которые будто наливается утренний свет. След. Свежий.

— Нарушитель?!

— Нарушитель.

— Но следы какие-то неясные, товарищ ефрейтор, песком заносит. Не совсем понятно, куда двигался нарушитель, в тыл или к границе…

— Ты прав. Одначе разберемся после. Сию секунду звоним на заставу и перекрываем границу!

Проваливаясь по щиколотку в песок, придерживая автомат, чтобы не колотился, ефрейтор подбежал к скрытой розетке; подключились, доложили дежурному об обнаруженных следах, о своем решении и тем же тяжелым бегом — назад, к границе.

А на заставе дежурный положил трубку и подал команду: «Застава, в ружье!», от которой звякнули стекла в окнах и повскакивали с коек пограничники. Среди них и Андрей Рязанцев, солдат второго года службы.