Анатолий Трофимов - Угловая палата

— Юрате, он отгонял «раму», не хотел, чтобы горелый фашист шмякнулся на город!

Можно считать, что сложные события осени 1939 года особо не задели семью Альфонаса Бальчунаса, не внесли в ее устоявшуюся жизнь ощутимых изменений.

Когда был снят урожай, по обычаю, установившемуся с незапамятных времен, усталый, наработавшийся крестьянин внес в дом метелку ржаных колосьев и с благоговейной торжественностью положил на лавку в красном углу. За ужином, собрав вокруг стола все семейство, он дотянулся до шелестящей усами ржи, нежно поперебирал колосья и, осеняя себя крестом, произнес привычное, из года в год повторяемое, но святое, всегда волнующее: «Достаток этому дому».

Хутор стоял в пятнадцати километрах от Рудишкеса, и пришедшие с востока русские с красными звездами на фуражках, о которых рассказывали страсти господни, здесь, в хуторской глухомани, не показывались. Полнадела земли, две дойные коровы, овцы, гуси, куры. Все осталось, никто не тронул. Бальчунас продолжал возиться в своем огородишке в три ара, чинить сбрую, подправлять хлев. Когда первые опасения окончательно прошли, съездил в Рудишкес, привез полвоза давно присмотренного и выторгованного тесу и стал чинить обшивку торбы — приземистого жемайтского дома, поставленного еще отцом в пору столыпинской реформы Не ахти как велик дом, но семью Альфонаса Бальчунаса вполне устраивал.

Да и велика ли семья! Он с Аттасе да трое ребятишек: Вайве и Енос совсем маленькие, а Юрате… Юрате учится в гимназии, заневестится скоро, даст бог — в богатую семью уйдет, забудет, как клумпы [3] Клумпы — деревянные башмаки. надеваются.

Когда был распущен сейм, а министры Сметоны сбежали в Германию, Альфонас Бальчунас ощутил даже кое-какие улучшения. После объявления правительством Литвы Советской республикой стали поговаривать, правда, о каких-то неведомых ему колхозах. Альфонас расспрашивал, что это за штука. Разное говорили. Понятнее всех разъяснял Йокубас Миколюкас: коровы, лошади, инвентарь всякий — все общее, еще трудодни какие-то… Зачем это? В России колхозы есть? Ну, пусть там и будут.

С налогами власть не прижимала. Ржи сдал столько, сколько требовалось, до единого пура [4] Мера зерна около пяти кг. , и не больше, чем в прежние годы, при старой власти, не давили ни гужевой, ни какой другой повинностью, спасибо за это. Гимназию не закрыли, Юрате продолжала учиться, набираться ума-разума. Сохранился и кооператив. Дивиденты, конечно, не ахти какие, но прибыли и раньше не часто радовали. Ну, председателю, ксендзу, викарию кое-что перепадало, и немало, надо думать, но у них и паи посолидней, не сравнишь с паем Альфонаса Бальчунаса.

Как и прежде, председателем в кооперативе оставался Йокубас Миколюкас. Не из оборванцев, крепкий хозяин. Хутор его — не чета другим хуторам: водяная мельница с вальцами, вдоволь скота, а птицы всякой столько, что на пруду лодкой проехать негде. Конечно, коров сейчас не больше, чем у других, — продал, прирезал, сказал, что при Советах и с одной коровой проживет. У мельницы в одну ночь запруда разрушилась — забросил мельницу. Крестьяне ручные жернова с чердаков поснимали, зерно теперь в избах крушат.

Председатель кооператива Миколюкас оставался таким же степенным и значительным, каким был при буржуазной власти. Литовские хуторяне называли его по-старому — понас Миколюкас, а новые, которые из России приехали, да свои активисты — товарищ Миколюкас. И ему, Бальчунасу, говорили «товарищ». Пускай, совсем неплохое слово…

Ползли по уезду слушки, что к Миколюкасу кто-то наведывается от сбежавших в Караляучус [5] Литовское название Кенигсберга. генералов, что Миколюкас с «лесными» людьми знается, которые будто бы вырезали в уезде две семьи новоселов, стреляют в активистов, агитируют за прежнюю власть. Как резали-убивали — этого Бальчунас не видел. Мало ли что говорят. Язык-то без костей. Да что за дело Альфонасу Бальчунасу до всего этого. Советская или еще какая власть — все равно, лишь бы не трогала, пахать-сеять позволяла. А у них в волости какая власть? Смех один. Председателем апилинки [6] Апилинка — сельский Совет (лит.). Винцаса Юежямиса избрали. Так себе, божья коровка. Он у Миколюкаса на мельнице батрачил. Сдается, за одну фамилию председателем выбрали [7] Юежямис — безземельный (лит.). . А может, Миколюкас так захотел. Он и при новой власти много делал так, как хотел.

Когда Германия напала на Советский Союз, немцы появились и в их уезде. Альфонас Бальчунас перекрестился на оловянное распятие — не в осуждение прежних и не во здравие новых хозяев, а так, для порядка, для успокоения души, — помолился и стал жить прежней жизнью. Но, видно, из глубокой правды сложилось в народе присловье, что бойкий сам набежит, а на тихого — бог нанесет. И резвым, и смирным в то мрачное, зловещее время доставалось с лихвой — и за дело, и просто так.

Сказать, что Бальчунасу досталось, — не скажешь. Такого слова тут мало…

Мимо хутора Бальчунаса днем и ночью проходили беженцы из Вильно, Каунаса и даже из Паневежиса. Удирали от немцев, спешили следом за отступающей Красной Армией. Бальчунас запирал дверь, наглухо закладывал ставни: знал, эти попрошайки, активисты советские, пить-есть просить будут. Конечно, неладно бы отказывать, грешно, да разве всех насытишь. Сами виноваты, не надо было лезть не в свое дело. Советы русские выдумали, вот пусть они и ковыряются в этих Советах, печати ставят, в бумагах расписываются, а вы литовцы… Жили бы, как он — тихо да мирно, — не пришлось бы теперь пятки смазывать, от вины прятаться.

Ранним утром после короткого проливного дождя на подворье зашли трое. Молодые, безусые еще. Тощие, голодные, ноги избиты в кровь, едва стоят на них. У одного — винтовка, у другого — граната за поясом. Альфонас стал допытываться, кто такие, куда путь держат Признались, что комсомольцы из Кибартая, спасаются от немецких и своих фашистов.

Альфонас перетрусил, замахал руками:

— Идите, идите своей дорогой. Хотите, чтобы и мне из-за вас…

Самый измученный мальчишка, тот, который с гранатой, не выдержал, заплакал:

— Нет сил идти, товарищ. Голодные мы, пять дней крошки во рту не было, от грибов животами маемся.

Испуганный вспыхнувшей жалостью, Альфонас попятился.

— Проваливайте, проваливайте…

Паренек с винтовкой зло насупился, стал хрипловато рассказывать:

— По всем дорогам белоповязочники рыскают, вылавливают… У моста через Нямунас двум комсомольцам уши с мясом оторвали, пальцы на руках и ногах камнями истолкли. Сами видели. Неужели хотите, чтобы и нас так? Видно же — не кулак, такой же литовец, как и мы.