Николай Бондаренко - Летим на разведку

— Хорошо, Петя. Понял! — отвечаю ему, стараясь быть спокойным.

«Запасной точкой» оказался небольшой прифронтовой аэродром, расположенный на правом берегу Волги. Все наши машины благополучно совершают посадку.

После оживленных разговоров о погодной ловушке, в которую мы попали, Генкин строит нас у своего самолета и благодарит пилотов за групповую слетанность и посадку. Я с любовью разглядываю его. У Генкина стройная, ладно сбитая фигура. Говорит он всегда живо, горячо, зажигая своим темпераментом окружающих.

Рядом со мной стоит летчик Василий Хижняк. Его экипаж введен в нашу группу приказом командира авиаполка. С Хижняком мы познакомились в день вылета, но сегодня он уже для нас свой, близкий товарищ.

Утром следующего дня вылетаем в предместье Сталинграда. Погода по всему маршруту хорошая, даже не верится, что вчера она могла здесь быть такой капризной. Приземляемся без замечаний. В глаза сразу бросается то, что в Казани, Саратове, Камышине — зима, кругом снег, а здесь — настоящий март: снег серый, аэродром покрыт льдом. Значит, жарко было… На КП нас ожидало известие: 284-й полк перебазировался на аэродром Сальск.

13 марта 1943 года. Мы взлетаем и берем заданный курс… Как велика ты, наша Родина! Когда-то в школе я изучал твою карту по географии, а сегодня она, живая, сверкающая, плывет под крыльями наших самолетов.

Наш маршрут режет надвое Сталинград. Как же ты разрушен, город-богатырь, ставший советской твердыней! Ты весь в руинах. Камень на камне. Ни одного целого здания… Утес… Славный и непобедимый! Ты выстоял!..

Под нами плывет Котельниково. Здесь, куда ни бросишь взгляд, — коробки немецких танков, застывших в самых невероятных положениях, исковерканных нашим огнем. Это панорама недавнего танкового сражения.

Мы летим на юго-запад и с каждой минутой все больше и больше ощущаем дыхание фронта.

При подходе к Сальску видно, что на земле нет снега, и кажется, что от нее веет теплом.

Когда идешь в боевом строю, то будто прилипаешь своим самолетом к машине ведущего. «Дышит» своим самолетом ведущий — «дышишь» у его крыла и ты в резонанс дыханию командира. Мы летим сомкнутым клином. Я гляжу на Генкина. На нем желтый, потертый реглан. Отчетливо вижу его лицо. Хлопочет с картой штурман Катаев. Вижу часто показывающегося в верхнем люке кабины стрелка-радиста Ивана Тупикина. Генкин улыбается в поднимает кверху толстый в меховой краге большой палец. И по его губам я определяю, что он говорит: «Все в порядке, молодцы!»

Кажется, что все идет, как положено, впереди уже наш фронтовой аэродром. Давид Зиновьевич показывает указательным пальцем на свои глаза. Это означает: «Смотрите за воздухом!»

Посадка на фронтовом аэродроме. Заруливаем самолеты на стоянку. Выключив моторы, выходим из кабин и собираемся у самолета командира.

— Прилетели! С весной на фронт прилетели, товарищ командир! — говорю я радостно Давиду Зиновьевичу.

— Запомни, Бондаренко, нынешний день, — отвечает Генкин и, задумавшись, вглядываясь куда-то в даль, добавляет: — Хорошо бы вести дневник… Закончится война, и, если выживем, музыку будем сочинять и книги писать об этих вот днях, о наших боевых товарищах.

— Согласен, товарищ командир, от кого-то я слышал, что настоящее счастье в борьбе. Об этом нужно писать. Только разве время найдется?..

В Сальске настоящая весна. Повиснув в воздухе, поют жаворонки. Легкий, теплый ветерок ласково шевелит слежавшиеся в полете волосы. Как хорошо все-таки жить на свете! Кругом тишина и покой. Даже не верится, что в это время, когда снова проснулась природа, когда расцветает все вокруг, обрываются жизни людей.

На Сальском аэродроме базируются два полка, вооруженные самолетами Пе-2. Они входят в состав 270-й бомбардировочной дивизии, которой командует полковник Чучев.

Экипаж Москвичева назначен в 86-й полк подполковника Белого. Экипажи Таюрского, Долгирева, Хижняка и мой — в 284-й полк Героя Советского Союза майора Валентика.

Сразу видно, что на нашем теперь уже аэродроме побывали фашисты. Ангары, здания… все разрушено. Наскоро вырыты землянки для людей и капониры для самолетов. Около землянок стоят два больших металлических бака с немецкой надписью. В школе и в техникуме я не любил уроки немецкого языка. Но по надписи «Тринк вассэр» я понял, что в баках питьевая вода. Ребята уже пьют фронтовую воду, и я догадываюсь по разговорам, что они собираются идти посмотреть разбитый транспортный самолет «Юнкерс-52», Это одна из многих фашистских машин, валяющихся на границах летного поля. Посмотрели и остались довольны работой наших товарищей. Неожиданно я увидел здесь сидевшего неподалеку от землянки в группе летчиков Харина, моего одноэскадрильца по Энгельской летной школе.

— Ленька, рыжий, чертяка этакий, ты здесь! — воскликнул я и, обращаясь к товарищам, сказал: — Ребята, это Харин — чемпион нашей учебной эскадрильи по боксу!

— Здравствуй-здравствуй, — поднимается и идет мне навстречу Харин. Покажи-ка фронтовикам, — смеется он, — как хвостом вперед взлетают! Теперь не отвертишься!

— Брось, Леня! Зачем вспоминать прошлое? Скажи лучше, сколько уже боевых вылетов ты сделал? Хвастайся! — прошу старого друга, крепко сжимая его сильную, усеянную веснушками руку.

— Представь себе — ни одного!

— Да как же это? Я думал…

— Думал… Майор Валентик так «приконтрил» меня осенью прошлого года!.. А может, я и сам «приконтрился». Понимаешь, с аэродрома на аэродром доверили перегнать машину, и вдруг обрыв шатуна на левом моторе — трабабах! На границе аэродрома я ее и разложил по частям. Так что хвастаться, Никола, нечем.

— Расскажи лучше, Харин, как ты на заем подписывался, — говорит, хитро улыбаясь, светловолосый старший сержант с двумя орденами на груди.

— Хабаров, Сережка, эх я тебя! — говорит, смеясь и показывая кулак, Харин.

— Слышь, Бондарь, — обращается ко мне Хабаров, — когда Ленька подписывался на заем — отдал все свои облигации, деньги и еще такую речугу толкнул: «Товарищи, — говорит, — подписываюсь на двести пятьдесят процентов оклада, а все, что осталось от «пешки» на границе аэродрома Вишневка, идите и собирайте».

— Да что там заем. Харин на все мастак. Он и на животе сплясать может! — смеется старший сержант.

Мы тоже от души смеемся.

— Силен летун — видно сразу! — сказал Таюрский и направился к Харину. Сын Колымы! — гордо представился он и подал руку. А потом бесцеремонно снял с головы Харина шапку и спросил: — Чем шевелюру мазал, что такая красная? Дай рецепт, ради бога!

— Э, друг милый, я в пожар родился! — шутливо бросает Харин. — Рецепт такой: пригни уши и прыгни… Не будем выражаться, а то, елки-моталки, скажете: тут не фронтовики, а черт знает кто!