Николай Бондаренко - Летим на разведку

— Командир, в воздухе спокойно! — деловито доложил стрелок-радист.

— Хорошо, Хабаров. Верти головой на все триста шестьдесят градусов! Смотри во все глаза! — шутливо сказал Самсонов.

— Есть, командир!

Аэродром Сысойкино они увидели издалека. На нем крыло к крылу, как в мирное время, стояли около 350 разнотипных немецких самолетов. Надеясь на стремительное наступление, быстрое форсирование Волги, фашисты даже не маскировали свои самолеты.

Сфотографировав благополучно аэродром, передав зашифрованную радиограмму на свой КП, Самсонов, Дюндик и Хабаров полетели домой. Правда, с Сысойкино в это время взлетели две пары «мессершмиттов», но Самсонов воевал в Испании, много раз уже летал на разведку, повадки врага знал и, изменив три раза курс, ушел от преследования.

На высоте шесть тысяч восемьсот метров экипаж прошел линию фронта и оказался над своей территорией. Под самолетом была мощная кучевая облачность три-четыре балла. Вершины облаков доходили до высоты шесть тысяч пятьсот метров. Зная, что вражеские истребители обычно маскируются солнцем и облаками, Самсонов приказал экипажу:

— Внимательно наблюдать за воздухом!

А вскоре Хабаров доложил:

— Товарищ капитан, к нам из-за облака идут два «мессершмитта»! Снизу сзади подходят!

— Дистанция? — спросил Самсонов.

— Две тысячи метров. Ниже нас на тысячу.

— Подойдут ближе — стрелять! — приказывает Самсонов и направляет машину к облаку.

— Есть стрелять! — ответили Дюндик и Хабаров.

Самсонов снизился до четырех тысяч восьмисот метров, но до облака было еще далеко. В это время «мессершмитты» настигли Пе-2 и сверху сзади зашли для атаки.

Дюндик открыл огонь из «Березина». Вытащив из бокового гнезда ШКАС и положив его на борт верхнего люка, открыл огонь по вражеским истребителям и Хабаров.

Атака была отбита. Однако через некоторое время «мессершмитты» выскочили снова, но правее Пе-2.

— Командир, красные звезды на бортах! — закричал вдруг Дюндик.

— Маскируются, фашистские сволочи!

— Слушайте, а может быть, это трофейные истребители, и на них наши летчики? — спросил с тревогой Хабаров.

— Командир, дай им на всякий случай сигнал «Я — свой», — посоветовал Дюндик.

Самсонов сделал два покачивания с крыла на крыло. Но «мессершмитты» шли напролом.

Дюндик открыл огонь. Не обращая внимания на разбитое о край борта запястье левой руки и кровь, которая текла в рукав комбинезона, стреляет по «мессершмиттам» и Хабаров.

Вдруг ведущий «мессершмитт» задымил, прекратил стрельбу, и оба они повернули на запад.

— Да, атаковали напористо! — сказал Хабаров, тяжело дыша, и в это время услышал странные слова командира:

— Самолет, Дюндик, бросать нельзя. Их и так мало в полку.

«К чему бы это?» — подумал Хабаров, перевязывая руку. Он еще не знал, что в их машине девяносто шесть пробоин, что приборная доска кабины летчика разбита и что у капитана Самсонова выбит правый глаз, а левый ранен…

Кровь заливает лицо Самсонова. Дюндик, приложив ладонь к его правой глазнице, кое-как останавливает кровотечение. Раненым глазом Самсонов может видеть только небольшое пространство внизу. Оттягивая пальцами нижнее веко и поднимая вверх голову, чтобы видеть, что делается впереди, он продолжает вести самолет на свой аэродром. И приводит его!

Как только самолет останавливается, Дюндик быстро расстегивает замок подвесной системы парашюта и помогает Самсонову выйти из кабины. К самолету подбегает механик Блинов, Валентик, Кантор, начштаба Богданов и врач полка Кравчук.

Вскоре у самолета собралось много однополчан. Дюндик и Хабаров, доложив Валентику о выполнении задания, пошли вместе с Богдановым писать боевое донесение. С забинтованными глазами Самсонова кое-как довели до КП, и он садится на лежащее рядом бревно.

— Товарищ командир, передайте командующему, что его задание я выполнил, — подняв голову, говорит Самсонов Валентику.

— Скажу, Самсонов, скажу…

— Вам больно? — спрашивает Кравчук.

— Да не в этом дело. Как вот я смогу расписаться под боевым донесением? — возбужденно поднимается Самсонов и теряет сознание.

После излечения Самсонов получил назначение служить в 43-м ЗАП. Вскоре он был послан на учебу в военно-воздушную академию.

…Я думаю в Иургайтшене о ветеране полка Самсонове и еще не знаю, что увижу его через 27 лет — в далеком послевоенном 1971 году, что через десятки лет буду обнимать Самсонова и говорить: «Дорогой Павел Петрович! Мы всегда помнили вас. Потому что ваше мужество — мужество сталинградца — осталось на вооружении у однополчан. Оно помогало нам, молодым, воевать и побеждать врага!»

Да, каких мужественных защитников ты вырастила себе, Родина!..

Аэродром Инстенбург — наш последний фронтовой аэродром, наш последний этап в Великой Отечественной войне.

В Инстенбурге полк напряженно работает. Продолжаем бомбардировать с горизонтального полета и пикирования вражеские артиллерийские позиции, скопления живой силы и техники, аэродромы, опорные пункты, порты.

Особое место в обороне немцев занимает город-крепость Кенигсберг, укрепленный многочисленными фортами. Но, несмотря на свою неприступность, 10 апреля 1945 года Кенигсберг взят войсками нашего фронта.

Стационарный Инстенбургский аэродром имеет бетонированные взлетно-посадочную полосу, рулежные дорожки и стоянки самолетов. Если учесть, что сейчас кругом грязь, то нам здесь не так уж плохо. Плохо только то, что очень сильно горит Кенигсберг. Стодвадцатикилометровый шлейф дыма от его пожаров повернул на Инстенбург, и мы из-за отсутствия видимости не летаем на задания — ходим по аэродрому и трем глаза.

А погода… Коварна она в Прибалтике!

Даже когда безоблачно, когда небо, кажется, не предвещает ничего плохого, аэродром и цели может внезапно закрыть туман.

Мой экипаж часто посылают на разведку погоды в районы вероятных целей, а также далеко в Балтийское море. Ведь низкие облака и туманы приходят обычно с моря.

Однажды утром Помелуйко из-за линии фронта передал погоду, но почему-то получилась неувязка: наши показания расходились с предсказаниями, сделанными в дивизии начальником метеослужбы гвардии старшим лейтенантом Костюченко. Мы передали, чтобы командиры не соблазнялись ясной инстенбургской погодой и не принимали решения взлетать. Но Костюченко с этим не согласился.

— Да не может этого быть, товарищ гвардии генерал! Даю голову на отсечение. У меня свежие данные… Вот посмотрите, — говорит он Чучеву и разворачивает карту метеообстановки.

А там!.. Что там делается!.. Вы видели, читатель, когда-нибудь метеокарту? Там и холодный, и теплый фронты, и не совсем нам, смертным, понятный фронт окклюзии. Изотермы, изобары, и каких тут только линий и крючков нет… Попробуй разберись во всем этом. Ведь бедняги метеобоги всю ночь не спят, чертят черной тушью, красным, синим, зеленым карандашами словом, колдуют… Трудятся они много, но погоду, к сожалению, предсказывают не всегда верно.