Гюнтер Бломертц - Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945

Но главный врач госпиталя пригласил нас посетить раненого. Он просил приехать двух представителей эскадрильи, которых Георг хорошо знал. Доктор хотел провести эксперимент, который мог иметь для несчастного парня жизненно важное значение.

Мы медленно летели на север на нашем «Storch». [8]Погода была туманной, и нам можно было не опасаться вражеских атак. Мы оба – Вернер за штурвалом, а я с картой в руках – следили за шоссе под нами. Когда мы сделали неверный поворот, я похлопал приятеля по плечу. Стоило один раз ошибиться, и нам пришлось бы кружить над перекрестками, подлетать к вывеске какой-нибудь железнодорожной станции или приземляться за лесополосой вдоль шоссе, чтобы покурить и спросить дорогу у первого встречного прохожего.

Повсюду нам попадались немецкие войска. Все они двигались на север. Наконец мы выполнили последний поворот и через несколько минут добрались до маленького городка. Он и был целью нашего путешествия.

Главный врач принял нас в своем кабинете.

– Благодарю вас, что вы отозвались на мою просьбу, господа. Как вы знаете, ваш друг Георг ослеп. При таких ранениях, как у него, огромное значение имеют нервы. У нас есть основания надеяться, что молодой человек снова сможет видеть. Его физическое состояние для этого удовлетворительно. Младшая медсестра Селестина, которая сидит у его постели, обладает необычным гипнотическим даром. Она уже значительно продвинулась на пути к исцелению Георга и теперь хочет провести эксперимент в вашем присутствии. Итак, господа, мы можем идти. Сами вы будете только статистами в этой пьесе, но, пожалуйста, поздоровайтесь со своим другом как можно радушнее.

Ужасный запах эфира ударил нам в ноздри, когда мы вошли в палату. Я едва дышал. Перед нами на кровати лежал Георг – огромная связка бинтов. Из-под них виднелись только кончик носа и два глаза. Увидев эту страшную картину, я едва не зарыдал, но неимоверными усилиями взял себя в руки.

– Привет, старина Георг! Мы решили заскочить к тебе поболтать.

– Я потрясен. Это ты. Узнал тебя по голосу. Кто еще с тобой?

– Главный врач и парень из эскадрильи, которого ты прекрасно знаешь.

– Кто?

– Угадай с трех раз.

– Ульрих?

– Нет.

– Ладно, давай говори, кто с тобой. Я ведь ничего не вижу.

– Но, Георг, – вмешалась темноволосая медсестра, сделав нам знак, чтобы мы молчали, – вы можете видеть, если только захотите. Действуйте так, словно вы смотрите на своих друзей. Вам нужно сильно захотеть увидеть их. Вы должны сконцентрироваться на этом желании. Представьте перед собой лицо друга – и тогда вы его увидите!

С этими словами медсестра схватила Георга за руки и заставила его сесть в кровати.

– Да, Селестина, – ответил он, говоря словно во сне. – Я хочу.

Его глаза смотрели на меня, и я заставил себя встретиться с его мертвым взглядом. В палате воцарились напряжение и такая тишина, что я слышал лишь собственное дыхание. Однажды я стоял в траурном карауле возле гроба погибшего товарища. Тогда время тянулось медленно, а сейчас, казалось, вообще застыло. Пустой взгляд человека напротив меня не собирался оживать. Мои колени дрожали. Этот взгляд был невыносим. Периферийным зрением я видел темное пятно волос медсестры. Мне хотелось смотреть на ее волосы, но глаза Георга глядели на меня, и я должен был продержаться до конца. Что мне нужно сказать, если он вдруг узнает меня? И еще хуже, что мне нужно сказать, если эксперимент провалится?

– Теперь вы можете видеть! – воскликнула медсестра.

Тут я заметил, как зрачки моего друга стали сокращаться, в уголках глаз появились морщинки. Он медленно отвел взгляд, затем быстро снова посмотрел на меня.

– Я вижу тебя, – мягко произнес Георг. – Рядом с тобой стоит Вернер.

Мы не смели пошевелиться. Георг снова лег на подушку.

– Я вижу, вижу, вижу, – бормотал он снова и снова, закрыв глаза. Вдруг Георг снова резко сел в кровати. – Ребята! Я снова вижу! – Его глаза метались с одного из нас на другого и остановились на Селестине. Георг вцепился в свое одеяло и заплакал.

Союзники продвигались вперед все быстрее и быстрее. Линия фронта стремительно приближалась.

Вылетать нам становилось все сложнее. Каждый день мы несли тяжелые потери. Не проходило дня, чтобы пилоты не возвращались с пробоинами в фюзеляже, крыле или с пробитым двигателем.

Мне дали новую машину. Вражеских самолетов пока нигде не было видно. Я сидел в кабине, сжавшись и рассматривая огромное количество рукояток, кнопок, рычагов и циферблатов. По какой-то причине настроение мое было подавленным. Страх, наверное.

Под сверкающим солнцем самолет источал особый, специфический аромат, и я почти ощущал на вкус горячее дыхание механизмов машины – смесь запахов металла, резины, бензина и масла, чем-то напоминавшая запах из бутылочки «Магги». Но мне нравилось это благоухающее испарение. Так любитель лошадей с удовольствием вдыхает запах пота своего жеребца. Я установил высотомер на ноль, проверил запас кислорода и исправность прицелов. А потом мои руки бессильно повисли между коленей.

Я думал о тех несчастьях, которые могли произойти со мной. Их были тысячи, и только два альтернативных варианта последствий: жизнь или смерть. Однако смерть находила и другие удобные случаи. Она собирала их, не грозя при этом пальцем. Мы делали свое дело для нее, и наш противник тоже. Ей не нужно было дожидаться технической поломки или ошибки летчика. Возможно, она уже сидела рядом со мной или в кабине вражеского пилота и целилась в меня! А когда же вмешивался Господь?

Я громко рассмеялся. Может быть, наш милосердный Всевышний просто считал, что мы должны испытать себя сами, – каждый из нас должен сам справляться со своими трудностями, даже в тех ситуациях, когда принято взывать к нему. Итак, сейчас это мне и предстояло, а потому – на взлет!

Когда я завел двигатель, внезапный рев поверг меня в шок. Сила, таившаяся за этим грохотом, заставила меня содрогнуться.

Сжав зубы, я нажал на газ. Могучая машина понесла меня по траве с резвостью горячего, дикого жеребца. Земля неслась подо мной. Я летел, и все вдруг сразу вернулось на круги своя. Я рассмеялся над своей слабостью. Самолет подчинялся легчайшим прикосновениям к управлению. Да, в воздухе летающая машина всегда была легкой.

В приподнятом настроении я громко запел.

– Осторожнее! Томми – прекрасные слушатели, – предупредил меня по рации Вернер. Должно быть, услышал мое пение с наземной станции.

«Achtung! В воздухе три „Спитфайра“!»

Я собрался и через мгновение увидел приближающегося врага. Атаковать его было уже поздно. И приземлиться я не мог, потому что «Спитфайры» расстреляли бы меня на земле. Мне пришлось принять неравный бой.