Виктор Манойлин - Базирование Военно-морского флота СССР

На новое место выехали автомобильной колонной с охраной. Я находился в одном автомобиле с начальником штаба флота. Все автомобили были марки ландровер, только один советский — уазик, на котором везли воду и продукты. Дороги не было — ехали по пустыне. Ландроверы — отличные комфортабельные машины, специально приспособленные для бездорожья. Начальник штаба флота хвалил их и притворно сожалел о том, что советскому уазику еще далеко до ландровера. Все шло хорошо, пока ехали по твердым пескам. Когда пошли рыхлые, то ландроверы забуксовали и уазик поочередно помогал им преодолевать трудные участки, которых по мере углубления в пустыню становилось все больше. Тут уж я с полным правом при каждой буксировке повторял начальнику штаба: «Советское — значит лучшее».

Когда прибыли на место, то нашим первым желанием было искупаться в море. Подошли в берегу — одно очарование: пологий плотного песка берег плавно уходит в воду идеальной чистоты и прозрачности, в которой мерно качаются водоросли чудной красоты и мелькают невиданные ранее нами рыбки. Невдалеке от берега увидели кучу камней, явно дело рук человеческих. Спросили, что это такое. Ответили: во время прошлой войны на это побережье, плоское, как стол с хорошо утрамбованным морскими волнами и ветром песком, одновременно приземлились двенадцать итальянских самолетов. Летчики выскочили из самолетов и бросились в море, живым остался только один, остальные погибли от укусов акул. Куча камней — это памятник над их могилой. Купаться нам как-то сразу расхотелось. Нам объяснили, что в море вдоль берега идет коралловый риф, который акулы не могут преодолеть, поэтому вблизи уреза воды купаться безопасно. Итальянские летчики погибли потому, что заплыли в море за этот барьер. Мы выкупались, но быстренько и все-таки находясь в напряжении. Барьер барьером, а вдруг там дырка появилась.

Место обследовали основательно, составили обстоятельный отчет по установленному порядку, который представили в Москву. Перед отъездом вместе с главным военным советником я еще раз был на приеме у Самантара. Вице-президент сказал, что Сиад Барре ожидает ответа советской стороны, можно ли построить военно-морскую базу в обследованном нами районе и какова будет помощь Советского Союза в ее строительстве. Самантар посетовал на то, что объем помощи со стороны Союза меньше того, на что рассчитывала сомалийская сторона.

Моя командировка в Сомали совпала со временем, когда отношения между нашими странами стали резко ухудшаться. Это чувствовалось во время всех встреч и переговоров. При всяком удобном и неудобном случае на всех уровнях было одно и то же — Советский Союз помогает мало, надо давать Сомали больше, больше и еще раз больше. Через некоторое время после моего возвращения из командировки в Сомали наше правительство отозвало из этой страны советских специалистов.

Современный и качественный судоремонт — важнейший фактор боеготовности Военно-морского флота. К началу семидесятых годов строительство нового флота шло во много раз быстрее наращивания мощностей и модернизации существующей судоремонтной базы ВМФ. Главное инженерное управление и Главное управление судоремонтных заводов (ГУСРЗ) подготовили предложение по совершенствованию судоремонтной базы флота, которое послужило основой для принятия соответствующего постановления ЦК КПСС и Совмина СССР. Головной проектной организацией по выполнению этого постановления был определен 23 ГМПИ, его субподрядчиками были конструкторско-технологические бюро (СКТБ) ГУСРЗ и десятки специализированных организаций страны, в том числе на первом месте — Московский промстройпроект — автор проектов всех новых крупнейших автозаводов Советского Союза.

Начальник ГУСРЗ А. М. Геворков и все без исключения начальники его заводов и СКТБ делали все возможное, а иногда и невозможное для того, чтобы в 23 ГМПИ работа по судоремонту шла без задержек. С самого начала был взят курс на создание современного производства, способного мгновенно перестраиваться при изменении технологии ремонта, оборудования, назначения цехов или типа ремонтируемых кораблей. Шло поэтапное рассмотрение и сопровождение проектных работ. Разрабатывается технико-экономическое обоснование завода — ГУСРЗ и завод, рассматривают его до выпуска из 23 ГМПИ, то же было и с разработкой документации на стадии рабочего проекта. Не было ни одного случая, чтобы ГУСРЗ прислало рекламацию на стадии рабочего проекта. Все притирки, вся ругань, все эмоции были в процессе разработки, а не после выпуска проекта.

Вот один из примеров ругани во время работы. Для одного из крупных заводов по ремонту АПЛ на Северном флоте ГУСРЗ настаивало на том, чтобы причальный фронт был стационарным, что удобно для ремонта, но дорого по стоимости и продолжительно по срокам строительства. ГИУ предлагало плавучие причалы, у которых также можно швартовать АПЛ при ремонте и которые дешевле и быстрее в строительстве. 23 ГМПИ эскизно начертил оба варианта, подсчитал стоимости и составил таблицу, где классифицировал плюсы и минусы обоих вариантов. Начальник ГИУ Анфимов не мог согласиться на стационарные причалы, так как точно знал, что таких денег не будет, а начальник ГУСРЗ Геворков не хотел упустить шанс получить хороший причальный фронт. Договорились доложить о решении первому заместителю Главнокомандующего ВМФ адмиралу флота Касатонову В. А. Меня с чертежами и таблицами взяли для справки. Пришли на доклад часам к десяти утра. Сразу же разгорелся спор. Касатонов минут десять слушал, потом сказал: «Вы тут спорьте до тех пор, пока не найдете общего решения», вызвал адъютанта, поручил регулярно поить нас чаем и уехал. Перед обедом Касатонов зашел в кабинет и, узнав, что общего решения не найдено, пошел обедать, предупредив, что нас это, т. е. обед, не касается. После обеда он зайдет узнать, как дела, если согласованный документ не будет готов — он оставит нас до конца рабочего дня, а сам будет работать в другом месте. Вот тут Анфимов и Геворков дрогнули, вяло переругивались еще минут пятнадцать, потом оба расписались на чертеже с плавучими причалами. Пришел Касатонов, посмотрел на согласованный документ, поблагодарил за работу и разрешил удалиться. Таким образом, Касатонов потратил на рассмотрение не более двенадцати минут, а в результате сделал два больших дела: первое — было принято оптимальное решение по конкретному вопросу, второе — отбило напрочь охоту приглашать его на роль судьи, когда есть возможность самим договориться.

Наблюдая за Касатоновым, я всегда поражался его умению руководить процессом рассмотрения сложных вопросов и нестандартным приемам, применяемым для их решения.