Георгий Венус - Зяблики в латах

— Упал Руденко… Насмерть!..

…И опять побежала вдоль насыпи крутая, черная волна.

На станции нас встретил поручик Ауэ.

— В чем же дело, черт вас дери? Подпоручик Морозов!.. Подпоручик Морозов, в чем дело?..

— Прикажите разгрузить… — указал на переднюю площадку подпоручик Морозов.

Когда раненых разгрузили, четверо из них мутными уже глазами смотрели в темноту.

В деревне Гусяты, где был расквартирован наш батальон, было уже совсем темно.

— Не стоит раздеваться, поручик, — сказал мне подпоручик Петин, командир пулеметного взвода нашей роты. — Ложитесь так. Сейчас набегут красные. Они всегда теперь ночью…

Седоусый хохол-хозяин снимал на лавке валенки. Я сел рядом с ним и стал натягивать снятые было сапоги.

— Хорошо дома-то сидеть, а? — спросил хохла подпоручик Петин. — Спать ляжешь… А нам каково?

— Сыдилы б дома, панычу. Никто б ни ниволил.

За стеной мычала корова.

Ночью мы вскочили.

За деревней металась быстрая ружейная пальба. Точно ударяясь друг о друга, над крышей разрывались гулкие снаряды.

— Строиться!

Мы бросились к дверям, хватая спросонья чужие винтовки.

А седоусый хохол сидел на лавке и, глядя на нас, почесывал поясницу.

…Ночной ветер путался в голых ветвях.

Прикрывающая отступление 5-я рота медленно обходила деревню. Наша, 6-я, вышла на ее юго-западную окраину и стояла под стеной какого-то пустого строения, с содранной крышей. 7-я и 8-я были уже далеко за деревней.

Мимо нас проходили последние силуэты отставших от рот солдат.

Вот, подпрыгивая и качаясь на снежных крутых ухабах, прогремела походная кухня, и вновь вдоль опустевшей дороги

побежал лишь низкий одинокий ветер, точно испуганный приближением боя.

Прошло еще полчаса.

— Кого мы ждем, поручик?

— Красных. Если удастся, мы ударим в тыл. А вы, — ротный обернулся к подпоручику Петину, — вы подогрейте с фланга… Эй, не курить!

На дорогу, кивая передками саней, выехал небольшой обоз. Чья-то рука, поднятая с последних саней, качаясь в воздухе, то сжимала, то разжимала пальцы.

На фоне темного неба эти черные пальцы казались большими и бесформенными. Две сестры в желтых овчинных полушубках и в папахах поверх косынок бежали, спотыкаясь, за санями.

Над нами опять прогудело несколько снарядов. Шагах в пятистах они разорвались, брызнув в небо золотым и острым огнем.

— Барбосы! По обозам!.. Прошло еще полчаса…

— Пропустить обе цепи! По дозорам не бить! Поручик Ауэ расправил плечи, вышел на дорогу и поднял роту движением руки:

— В цепь!.. Господа офицеры…

Мне казалось, ротный не командует, а беседует с кем-то, спокойно и тихо.

Мы рассыпались в цепь, одним флангом упираясь в деревню, входя другим в темную ночную степь — к югу.

Цепи 8-й роты и наступающих на нее красных шли с севера.

Минут через десять мы открыли частый огонь…

— Справа, по порядку… рассчитайсь!

— Первый.

— Второй.

— Третий.

…Утро медленно сползало с неба. Пленные красноармейцы, понуро опустив головы, стояли неровной, длинной шеренгой.

— Возьми-ка в руку.

— Да, здорово!

Под подкладкой папахи подпоручика Морозова я нащупал пулю.

— Тридцатый.

— Тридцать первый.

— А ну, поживей! — Полковник Петерс, наш батальонный, торопил пленных.

— Сорок седьмой.

— Co-рок восьмой.

— Сорок восемь, господин полковник! — крикнул с левого фланга поручик Ауэ.

Я раскуривал отсыревшую папиросу. Ругался…

— Мы мобилизованные… Приказано было, ну и стреляли, — добродушно рассказывал возле меня стоящий на фланге пленный, молодой красноармеец, с широким крестьянским лицом. — После, как патроны вышли, сдались, конечно…

— Так!.. — Поручик Ауэ уже тоже подошел к пленному. — Ну, а если б не вышли, сдались бы?

— Если б не вышли, и не сдавались бы… Зачем сдаваться-то?

— Хороший солдат будет! — сказал ротный. — А ну, подождите…

Через минуту он вновь вернулся.

— Этого, подпоручик Морозов, возьмете в первый взвод. Хороший будет солдат!..

Над шеренгой пленных бежал дымок. Пленные курили.

Но вот из-за строенья с содранной крышей показались всадники. К пленным подъезжал полковник Туркул.

— Идем! — сказал мне подпоручик Морозов. — Сейчас расправа начнется…

Под ногами коня Туркула прыгал и кружился бульдог. С его выгнутой наружу губы болталась застывшая слюна. Бульдог хрипло дышал.

— Ах, сук-к-кины!.. — пробежал мимо нас штабс-капитан Карнаоппулло. Ах, сук-к-кины, как стреляли!.. Сейчас мы… Сейчас вот!.. Эй, ребята, кто со мной?..

За штабс-капитаном побежал Свечников.

Мы шли к ротному обозу, — за винтовкой пленному красноармейцу.

— Как звать тебя, земляк? — спросил его подпоручик Морозов.

— Горшков, — ответил тот, как-то густо и с ударением произнося букву «о».

— Ярославский?

— Ярославский, так точно! — И, взглянув на нас, красноармеец чему-то радостно улыбнулся.

А за спиной уже раздались первые выстрелы. Бульдог радостно залаял, и вслед за ним кто-то загоготал, тоже как бульдог, коротко и радостно.

Красноармеец обернулся и вдруг, остановившись, поднял на нас задрожавшие под ресницами глаза.

— Товарищи!.. Пошто злобитесь?.. Товарищи!.. Выстрелы за нами гулко подпрыгивали.

— Холодно!.. — не отвечая Горшкову, тихо сказал мне подпоручик Морозов. Зубы его стучали.

А в лицо нам светило солнце, ветер давно уже стих, и было тепло, как весною.

Деревни, степь… и опять степь, степь, деревни…

— Ничего! Скоро вечер… Отдохнем.

— Ты, черт жженый! Это вечером-то?..

— Не робей!.. Говорят, ребята уже и за санями посланы… Поедем скоро.

— Полагалось бы!.. Не ровен час, окружат нас красные…

Перед ротами гнали пленных. Было их уже не сорок восемь, — всего двадцать девять…

Почти раздетые, без сапог, они шли, высоко подымая замерзшие ноги, то и дело озираясь на штабс-капитана Карнаоппулло и Свечникова, идущих с ними рядом.

…Деревни… Степь… И опять степь, степь, деревни…

От боев мы уклонялись. Очевидно, боялись отстать от общего фронта.

Однажды под утро, когда сон сбивал шаг и, раскачиваясь на плечевых ремнях, звенели штык о штык винтовки, с юга, оттуда, где шли наши дозоры, вновь хлестнуло вдруг низким огнем звонкой шрапнели, и сразу, со всех четырех снежных сторон, обхватила нас частая и сухая ружейная пальба.

— Пулеметы! Пулеметы!.. — кричал полковник Петерс, верхом на кривоногой, крестьянской лошаденке врезаясь в роты. — Пулеметчики, вперед!..

— Рас-ступись!..

— В цепь!

— Да сторонись!..

Артиллеристы, повернув орудия, быстро окапывали батарею. За батареей метался обоз.

— Батарея, — огонь!..