Андрей Семёнов - Пятая рота

Вопросов не было. Капитан показал все наглядно, просто и доступно.

— Младший сержант, изобразите показанное.

— Есть!

Я подбежал к плащ-палатке, олицетворяющей огневой рубеж, и, как и было показано, выбросил правую ногу в сторону, оперся левой рукой в ткань и лег, раздвинув ноги, стараясь правую положить на одну ось с автоматом.

— Младший сержант Семин к стрельбе готов!

— Огонь! — скомандовал Востриков.

Ага! Легко сказать: огонь. А куда?! Если стоя грудную мишень еще видно за двести метров и можно рассмотреть ростовую за четыреста, то лежа не видно ни хрена! Грудная едва торчит из земли, а ростовая через прицел кажется тоньше волоса. Кое-как прицелившись, я дал по две очереди в каждую. На мое удивление — попал в ростовую, промазав по ближней грудной.

— Младший сержант Сёмин стрельбу закончил! — доложил я Вострикову.

— Разрядить оружие, поставить на предохранитель, встать в строй.

— Есть!

Я отсоединил магазин, передернул затвор — патрон из патронника отлетел в сторону — и встал в строй. Востриков подошел ко мне.

— А ты не так уж и безнадежен. Не только бражку пить умеешь, но и стрелять немного.

Из скромности я не стал уточнять, что по второй мишени попал случайно, но поклялся сам себе, что обязательно научусь стрелять.

За какой-то час отстрелялся весь взвод. Первый взвод стрелял рядом, по своей линии мишеней. После стрельбы Востриков усадил карантин чистить оружие. Я сунул палец в затыльник приклада: как и ожидалось, пенал с приспособлениями для чистки там и не ночевал. Беда не великая. Я оторвал подворотничок — все равно стираться — и стал оттирать пороховой нагар с поршня затворной рамы. Щербаничи и разведчики, усевшись рядом со мной в кружок прямо на землю, взяли с меня пример: оторвали свои подворотнички и, такие же грязные, как у меня, и драили ими свои автоматы.

Я оттирал свой автомат от грязи и копоти, со злостью, которую испытывал к себе и к своей страсти к рисовке:

«Надо же, какой выискался! Дай-ка мне! Дай-ка я покажу!», — думал я про железяку, которой так неудачно пытался открыть цинк. Кому из нас в восемнадцать лет не приходилось переоценивать свои возможности? Но тут моя самоуверенная беспомощность была видна целому взводу! Напыщенный дятел (это я про себя) решил блеснуть хваткой, которой у него отродясь не было и обосрался прямо у всех на глазах. Вдобавок саднили сбитые костяшки пальцев.

Глупый, глупый дух, я не думал тогда, что убогая и примитивная железяка-цинкорез — удобнейшая на свете вещь для открывания всего, что запаяно. В умелых руках, конечно. Что никаким консервным ножом нельзя открыть цинк с патронами. Все будет соскальзывать. Даже прочным штык-ножом будешь колупаться с ним четверть часа, тогда как цинкорезом, специально для того и придуманном, можно открыть все что угодно в считанные секунды.

Пройдет совсем немного времени, и я освою этот прибор для взлома консервов до совершенства. Двадцать месяцев цинкорезы будут с нами в палатке, землянке и на операциях. Весь срок службы патроны, запалы и консервы будут вскрываться исключительно цинкорезом и я привыкну к нему до такой степени, что, вернувшись домой, долго не смогу открыть консервную банку некогда привычным консервным ножом.

Но это будет чуть позже, а пока настроение у меня было «ни в Конную Армию».

— Вас куда распределили? — спросил я у братьев и у разведчиков.

— В роту связи, — похвастался Щербанич-младший.

Парням повезло. Полковая рота связи — это не второй взвод связи с примитивными рациями. Рота связи — это аппаратура. Та самая, на которую мы учились. Это возможность выйти на связь с любым полком, с любой точкой в Афгане. Пусть крохотная, но возможность поговорить с Союзом, где за такой же аппаратурой сидит выпускник нашей учебки. Рота связи — это, наконец, возможность поймать что-нибудь запретное, какую-нибудь западную волну. Это возможность первым в полку узнавать все самые свежие новости, о которых никогда не расскажут на политзанятиях. Да что там говорить?! Рота связи — это жизнь, а батальонный взвод связи — жалкое существование. Так и сгниют мои молодость и талант никем не востребованные в тупорылой пехоте. Двадцать месяцев я буду таскать простейшую Р-149, пока мои однокашники будут работать на нормальных радиостанциях с мощными антеннами.

— Не ссы, братуха, — Рыжий хлопнул меня по плечу, — вместе службу тянуть будем. Меня во второй разведвзвод направили. Так, что, служить будем в одном батальоне.

Утешение, конечно, хоть и слабое, что буду служить дальше с Рыжим, с котором на одном КАМАЗе в Афган приехал. Только я — связист, а он разведчик. Разные подразделения, как ни крути. Разные палатки. Разные деды. Разная служба. И не с Рыжим, а с Щербаничами я был в учебке в одной роте.

— А вас куда? — спросил я остальных разведчиков.

— Эдика — в какой-то Шибирган, — пояснил Вадим, — а меня в разведроту.

— А где это — Шибирган?

— Говорят, километров двести от полка. Дикое место. Колонна раз в месяц. И больше ничего.

— Тоска, — посочувствовал я Эдику.

— Тоска, — согласился он, — Вы все вместе в полку будете, хоть иногда друг друга увидите, а я…

Действительно: ему было хуже любого из нас. С Рыжим мы будем служить в одном батальоне, к Щербаничам тоже можно будет иногда зайти на дежурство — разве они откажут мне в удовольствии «половить» на хорошей радиостанции? А Эдика засунули в какую-то дыру! Слава Богу, что не меня. Уж лучше второй взвод связи.

Все познается в сравнении. Минуту назад не было человека в полку, более меня обделенного жизнью и горько пенявшего на свою несчастливую судьбу. Но, стоило мне узнать, что Эдик распределился еще хуже меня, то мое собственное положение показалось мне чуть ли не завидным. Всегда приятно, что кому-то еще хуже, чем тебе. От этого на душе как-то легче делается.

Как хорошо, что существует такая вещь как чистка оружия. Занятие нетяжелое, требующее прилежания, а не физической силы, оно позволяет вот так вот, сесть в кружочек и вести неторопливые разговоры. И не надо бегать, ползать и стрелять. Сиди себе и надраивай автомат до блеска. И делом занят, и пот не капает. Но все хорошее когда-нибудь кончается.

— Карантин, становись! — это возник Малёк, отряженный Востриковым, — по машинам.

«Уралы», съехав по серпантину вниз, через кишлак Ханабад доставили нас обратно в полк.

— Орлы! На сегодня занятия окончены. Приготовиться к построению на ужин. Вечером в летнем клубе будет кино. Семин!

— Я!

— Головка от ружья. Если вечером я тебя не буду наблюдать в строю, то до конца службы ты будешь бедным человеком. Вопросы?

— Никак нет.

— Вольно, разойдись.

Когда строй рассыпался и народ пошел отмываться перед ужином ко мне подошел Рыжий: