Денис Райнер - Битва за Атлантику. Эскорты кораблей британских ВМС. 1939-1945

Орудийный расчет, стихийно сформировавшийся на «Шикари», чтобы отразить смертельно опасную атаку, оказался весьма своеобразным: кок, буфетчик, заболевший рулевой и котельный машинист. Котельный машинист был наводчиком первого «эрликона», открывшего огонь. Повар выскочил из камбуза и с ходу открыл огонь из зенитной трехдюймовки. Подоспевший штатный наводчик был весьма раздосадован, обнаружив свое орудие измазанным в каком-то сладком креме.

Я отправил Максу Хортону свое письмо. Спустя неделю нас отозвали. Флотским эсминцам было приказано следовать в Скапа, четыре эсминца класса S пошли в Лондондерри на ремонт, а я получил приказ тоже идти на «Шикари» в Скапа, где в Гатстоне будет ждать самолет, который доставит меня на совещание в Розайт.

Был август 1943 года. За три года, на протяжении которых я не был в Скапа, здесь произошли фантастические изменения. Там, где раньше были бесконечные заболоченные поля и размытые грунтовые дороги, теперь разместились добротные дома и была построена сеть автомобильных дорог с твердым покрытием. Для матросов и офицеров были построены удобные столовые. Короче говоря, место соленого дикого безмолвия теперь занял деловой и очень занятый город, на дорогах даже стояли регулировщицы из состава женской вспомогательной службы – ничего подобного здесь раньше и в помине не было.

Мы пришвартовались у борта плавбазы, и я получил приглашение от командующего флотом метрополии адмирала Фрейзера поужинать на его флагманском корабле «Кинг Джордж V». Должен признаться, я был здорово выбит из колеи и крайне угнетен неудачей с операцией «Розовый сад» и считал, что об этом уже все судачат. Адмирал Фрейзер проявил столько такта и понимания, был настолько приветлив, что его доброта немного вернула меня к жизни. Он прекрасно понимал, с какими трудностями нам пришлось столкнуться, и, поговорив с ним, я начал надеяться, что наш собственный адмирал, хотя и будет разочарован, несомненно поймет, что моей вины здесь нет.

На следующий день я отправился в Гатстон, где меня должен был ждать самолет. Погода была отвратительной, видимость не превышала 200 ярдов, шел дождь, а когда он ненадолго прекращался, все вокруг окутывал густой, тяжелый туман. В этих условиях крохотный самолетик, который я в конце концов отыскал, не показался мне надежным транспортным средством. Пилота я обнаружил в столовой, и первым делом он счел своим долгом сообщить мне, что не имеет никакого желания лететь. Я не мог с ним не согласиться. Мы вместе поели, но во время еды его позвали к телефону. Вернувшись, он сказал, что придется лететь, потому что на встречу с нами пожалуют очень важные люди из адмиралтейства.

С явной неохотой мы забрались в самолет. Видимости хватало примерно на половину взлетной полосы. Обернувшись ко мне, пилот проворчал, что этим важным людям придется посетить наши похороны для придания мероприятию представительности. Затем он включил сцепление – или что там делают с самолетами, – и мы рванулись в туман.

Через минуту полного ничегоневидения я поинтересовался:

– Когда же мы взлетим?

– Мы уже в воздухе. – Да?

Это казалось мне маловероятным. Я продолжал ничего не видеть.

Вслед за этим мы в довольно быстрой последовательности едва не задели маяк, корабль, вошедший в Пентленд-Ферт, и верхушку утеса в районе Данкэнсби-Хед. Последнее показалось мне явным перебором. Я желал знать, почему бы нам не подняться на безопасную высоту и не воспользоваться навигационными приборами, а не пытаться вести самолет по ориентирам на земле. Оказалось, что на этом самолете нет более точных навигационных приборов, чем человеческий глаз. Только теперь я понял, почему пилоты маленьких самолетов всегда очень неточно определяют свое местонахождение и вовсе не стремятся учиться. Сначала мы летели вдоль гребня хребта, затем у Нэрна повернули на Питерхед.

Питерхед принес нам нешуточную головную боль. Дело в том, что местный отряд аэростатов заграждения, который забыли предупредить о нашем смелом перелете, поднял по тревоге все свои шарики, так что мы едва не остались там навсегда. Зато после Абердина установилась нормальная ясная погода, и около трех часов пополудни мы приземлились в Доннибристле. Здесь, поскольку полетов не было, поперек посадочной полосы выкопали траншею, которую нам пришлось перепрыгивать.

После таких захватывающих приключений совещание воспринималось как возможность передохнуть. Здесь присутствовали самые разные высокопоставленные офицеры, причем я оказался единственным представителем командующего флотом метрополии и командующего флотом Западных Подходов. Я слишком устал, чтобы стараться быть вежливым и тщательно выбирать слова, поэтому высказал все, что накипело на душе. Никто не казался удивленным, никто не спорил. Это был конец операции «Розовый сад». Больше я никогда не слышал, чтобы о ней кто-то вспоминал.

Любопытно, как теоретически безупречный план оказался провальным на практике, и тем более в водах, которые всегда являлись жизненно важными для защиты островов. Если в Великобританию придет война, представлялось очевидным, что будет сделана еще одна попытка использовать субмарины, чтобы перерезать наши торговые пути. Большинству этих субмарин, если не всем, придется проходить через «Розовый сад». Только в двух случаях вероятность встречи с немецкими подводными лодками максимальна: когда волки обгладывают дичь – иными словами, нападают на конвой, и когда они вынуждены идти на свои базы по определенным маршрутам. Задачу их потопления в этих районах мы в той войне так и не решили.

После совещания мне предложили воспользоваться тем же транспортным средством, на котором я прибыл сюда, чтобы вернуться. Я наотрез отказался и воспользовался поездом и паромом. Что поделаешь, нет у меня особой склонности к полетам.

В Лондондерри мы присоединились к группе. После того как самые серьезные повреждения были устранены, мы взяли курс на Ротси, что расположен на входе в Кайлз-оф-Бьют, который является первым поворотом налево после прохождения маяка Кумбрей по пути вверх по Клайду.

Британский подводный флот прекрасно зарекомендовал себя на Средиземноморье, в особенности при нападении на быстроходные суда у итальянского побережья. У итальянцев имелось некоторое количество небольших быстроходных эсминцев, и, чтобы обезопасить себя от наших субмарин, они стали создавать барьеры вокруг своих маленьких конвоев.

Торпеда похожа на снаряд только в одном отношении: оба выстреливаются из трубы. На этом сходство заканчивается. Снаряд движется со скоростью нескольких сотен миль в час, и его путешествие длится секунды. Скорость торпеды чуть меньше чем в два раза превышает скорость быстроходного торгового судна, и она находится в пути несколько минут. Чтобы субмарина могла успешно атаковать, она должна занять строго определенную позицию, которая находится примерно в миле от цели под углом 45 градусов к ее курсу. Если быстроходные эсминцы идут на зигзаге по обе стороны конвоя, капитан субмарины испытывает очень большие затруднения при выводе подлодки на удобную позицию для атаки, поскольку должен постоянно поднимать перископ, во-первых, чтобы увидеть цель, а во-вторых, чтобы не допустить близкого контакта с вражеским эсминцем. Чем чаще он поднимает перископ, тем больше вероятность обнаружения лодки. В Ротси перед нами была поставлена задача изображать итальянские эсминцы, эскортирующие торговые суда. А наши молодые капитаны-подводники должны были овладевать азами своей профессии.