Гюнтер Прин - Командир подлодки. Стальные волки вермахта

Для меня это плавание было неприятным. Капитан избегал говорить со мной. Он обращался ко мне с холодным пренебрежением, что ранило сильнее, чем громкие упреки. Поэтому я удивился, когда однажды ночью он вызвал меня на мостик. Мы были недалеко от Сан-Франциско. Корабль окружал такой туман, что казалось, мы плывем в мокрой вате.

Капитан был в штурманской рубке. Он выглядел озабоченным, как крестьянин, озирающий свои высыхающие поля.

– Вы можете взять радиопеленг?

– Да, сэр!

– Так возьмите.

Я пошел на мостик и взял пеленг. Туманный горн «Сан-Франциско» звучал с короткими интервалами, но из белой стены перед нами не приходило никакого ответа, хотя мы находились на главном пути к западному побережью. Вернувшись в штурманскую рубку, я записал пеленги.

Капитан смотрел мне через плечо.

– Это все вздор, – коротко сказал он. – Мы вот здесь. – И указал пальцем на место, лежавшее дальше к западу.

Я ничего не ответил.

– Идите, Прин, и получите пеленг с берега.

«Ладно, – сказал я себе. – Если ты не доверяешь мне, пусть тебе подтвердит кто-то другой».

В радиорубке я попросил ближайшую береговую станцию дать мне мои координаты. Новые данные указывали даже дальше к востоку, чем полученные мной.

Капитан ждал в штурманской рубке. Когда я доложил, он нахмурился:

– Вы совсем с ума сошли? Любой, у кого есть капля ума, поймет, что это неверно. Ваш пеленг неправильный. Возьмите новый.

Я взял новый пеленг. Эта позиция точно соответствовала первому пеленгу, который я взял. Капитан ничего не сказал. Он вышагивал взад и вперед по рубке, держа руки за спиной. Наконец он решился:

– Я пойду в соответствии с береговым пеленгом.

– Тогда мы сядем на мель в течение двух часов, – ответил я.

Он остановился:

– Если я пойду вашим курсом, я упущу лоцманский корабль и все равно сяду на мель.

Я знал, что мне нечего терять.

– Сэр, я предлагаю сначала идти в соответствии с моим пеленгом, а потом можно скорректировать его с береговым.

Он уставился на меня, как злобный бульдог.

– Ладно, но, если мы сядем на мель, берегитесь. Я добьюсь, чтобы морской суд лишил вас всего. – Он повернулся на каблуках и ушел.

Я остался один в штурманской рубке. Снаружи туман был как стена, никто не отвечал на мой сигнал. Внутри я чувствовал какое-то странное ощущение: я боялся, что получу свое, если все обернется не так. Я хорошо понимал, что капитан выполнит свою угрозу, и обливался холодным потом. Через полчаса я докладывал капитану:

– Пора менять курс, сэр.

Он вошел.

– Новый курс сорок два градуса.

– Хорошо, пусть сорок два, – ответил он, не глядя на меня. И снова ушел.

Если мой пеленг правильный, мы должны быть совсем близко от берега и в любой момент можно ожидать катер лоцмана. Но ничего не было видно, только ночь и туман. Вахтенный офицер просунул голову в дверь.

– Сигнальщик докладывает: пять коротких гудков впереди, – произнес он тихо, чтобы не заглушить сигнал.

Я вышел к нему на мостик. Мы внимательно вслушивались и услышали слева впереди еще слабый сигнал на расстоянии. В десяти шагах от нас стоял без движения капитан, темная статуя в тумане.

– Сэр, катер лоцмана впереди, – прошептал я. Мой голос немного дрожал: это был мой лучший момент на борту «Сан-Франциско».

– Думаете, я глухой? – ответил он. – Я слышу его уже довольно долго.

Я вернулся в штурманскую рубку. Капитан шел за мной.

– Спуститесь и примите лоцмана. – А затем, когда я уже выходил, он добавил, почти нехотя: – Ладно, вы все сделали правильно.

Это была наивысшая похвала, которую я от него слышал.

С этих пор все для меня стало гораздо приятнее. На обратном пути он отпускал меня с мостика, когда мы были еще в сотне миль от берега. Я был освобожден от всех обязанностей. Мне предложили смотреть на все проще, так как я понадоблюсь в непредвиденных случаях или если потребуется радиопеленг.

Но все это время я опасался расследования в морском суде. Правда, Бусслер думал, что расследования не будет совсем, потому что никто не пострадал. Мы прибыли в Гамбург. Я просмотрел почту. Никакой повестки не было. Не получили их и капитан и первый помощник. Я вздохнул более свободно. Однако вечером капитан Шумахер из компании прибыл на борт. Он некоторое время оставался в каюте с капитаном, а когда они вышли, капитан, проходя мимо, сказал:

– Расследование в морском суде через три дня, Прин.

В эту ночь я стоял на вахте. Это хорошо, потому что я все равно не смог бы заснуть.

В девять часов на борт пришел старый шкипер, старик с лысой головой и белой как снег бородой. Я приказал подать грог и несколько сандвичей с ветчиной для него. Он рассказывал о былых днях, о том, как двадцать лет командовал кораблем в два раза большим, чем наш. А теперь он старый, работы нет, его отправили на пенсию, на сто восемьдесят марок в месяц. Он спросил, нельзя ли ему взять несколько сандвичей для жены, и, когда я разрешил, бережно завернул их и убрал в карман со смущенной улыбкой. Я отвернулся. Вот за чем он приходил. А что будет со мной?

Три дня спустя в морском суде началось расследование.

– Теперь они разорвут нас на клочки, – заметил Бусслер.

Мы стояли в темном длинном коридоре здания морского суда в Бремерхавене, капитан, первый помощник, я и несколько человек из команды. Капитан «Карлсруэ» со свитой прибыл немного позже и обменялся с нами вежливыми приветствиями. Мы стояли в темном проходе перед коричневой дверью, ведшей в комнату суда. Люди с «Карлсруэ» столпились у окна.

Не волнуйся, Прин, не отберут они твое удостоверение, – успокаивающе сказал Бусслер.

Худой пожилой человек с острой бородой прошел мимо. Все откозыряли. Он холодно принял приветствие и скрылся в комнате суда.

– Это государственный представитель, – объяснил капитан. – Что-то вроде обвинителя от государства.

За ним прошли несколько веселых краснолицых людей с портфелями. Один из них приветливо кивнул нам.

– А это эксперты-оценщики, – пояснил капитан. – Все из Бремена.

– Не очень хорошо для нас, гамбургцев, – задумчиво произнес Бусслер.

Наконец, маленький человек в черном костюме юркнул в комнату суда, как крот в норку. Судейский пристав пригласил нас войти.

Мы вошли в длинный мрачный зал. За столом сидели председатель и эксперты. Слева помещался государственный обвинитель. Мы шагнули к столу и протянули документы клерку.

– Надеюсь, мы увидим их снова, – прошептал Бусслер.

Нам предложили сесть.

Председатель суда открыл заседание, прочитав описание происшедшего. Затем вызвали капитана «Карлсруэ» как первого свидетеля. Тот самоуверенно заявил, что «Карлсруэ» стоял на якоре из-за погоды и поломки двигателя. Он сделал все необходимое. Корабельный колокол звонил с короткими интервалами, а когда нас заметили, он включил сирену. Поклонившись суду, он вернулся на место. Он произвел прекрасное впечатление. Потом была очередь нашего капитана. Он объяснил, что ничего не мог видеть, так как в момент столкновения лежал в постели с температурой.