Гюнтер Прин - Командир подлодки. Стальные волки вермахта

В каюте второго помощника нас ждало разочарование. Матросы первого класса получили по три доллара, остальные матросы – по два, а юнги совсем ничего.

– Воспитательная мера капитана, – усмехаясь, сказал второй.

После обеда мы отправились на берег на моторной лодке. Город спал в слепящем полуденном свете. Это был любопытный город. Напыщенные деловые здания стояли рядом с грязными хижинами и сараями из ржавого железа, соседствуя с пустырями, забросанными падалью и хламом. Тощие пальмы были присыпаны белой, все покрывающей пылью. Я неторопливо шел и смотрел на магазины. Загорелый человек в рубашке с короткими рукавами потел под навесом перед кафе. Я не мог никуда пойти: у меня не было денег. Я медленно возвращался в гавань.

На длинной прямой дороге, которая, казалось, вела прямо в море, меня догнала повозка, маленькая, двухколесная, запряженная мулом и набитая людьми. Я услышал их крики на расстоянии. Это был Стокс и компания. Правил повозкой желтый полукровка с напомаженными усами. Он напряженно смотрел прямо перед собой. Проезжая мимо, они помахали бутылками со спиртным и что-то прокричали. Коляска была слишком мала, чтобы вместить их всех, и они висели на ней, как рой пчел. Вскоре коляска скрылась в облаке белой пыли.

В гавани я должен был ждать лодку, чтобы попасть на «Гамбург». Наконец, вернулся боцман и взял меня с собой.

– Ну, Прин, – благосклонно сказал он, – не повезло? Полагаю, дамы хотели видеть твое удостоверение о конфирмации? – Он засмеялся, показав черные остатки зубов.

На борту я сразу пошел в кубрик. Он был пуст. Все ушли. Корабль спокойно и мягко покачивался на якорной цепи вместе с движением моря, как во сне. Я влез в койку и скоро заснул. Среди ночи меня грубо разбудили. Влажное горячее дыхание коснулось моего лица, и хриплый голос пробормотал:

– Просыпайся, Прин, просыпайся!

Это был Зиппель. От него разило спиртом. Даже в мерцании маленькой лампочки, качающейся под потолком, было видно его красное и веселое, как детский шарик, лицо.

– Прин, мы сейчас убираемся, – прошептал он, увидев, что я проснулся.

Я просто хотел попрощаться с тобой и потом вот… – Он наклонился, поднял железный обвязанный ящичек и бросил его мне в ноги. – Я не могу взять его с собой. Принеси мне его завтра в кафе «Чикита». Завтра днем после четырех, ладно?

– Но…

Он прервал:

– Пока, Прин. Ты, грязная собака, не пошел с нами, но ты мой приятель, не так ли? – Он повторил: – Прин, ты мой друг, разве нет?

– Заткнись! – прозвучал с койки сердитый голос Витачека.

Мгновение Зиппель стоял, глупо тряся головой, как теленок, которому мясник нанес удар молотком. Затем он повернулся и пошел покачиваясь. Дверь осталась открытой. Я выскочил из койки и побежал за ним. Но темнота поглотила его. При бледном свете звезд я мог видеть несколько бегущих фигур с вещевыми мешками, набитыми так, что они почти лопались. Я прокрался в свою койку, но прошло много времени, пока я снова заснул.

Когда на следующее утро мы собрались на перекличку, отсутствовало девять человек: матрос первого класса Стокс, пять рядовых матросов, два юнги и кок. Боцман, распределявший работу, был в ярости. Он грохотал в кубриках, напрасно пытаясь отыскать беглецов в койках и шкафах. Нас распределили на работу, вместо двадцати семи осталось восемнадцать. Было трудно выгружать отбросы, которые за время пути стали твердыми, как камень. Мы разбивали их киркой, а затем поднимали на палубу в больших железных ведрах. В середине работы ко мне подошел боцман.

– Прин, к капитану! – сказал он елейным голосом, как священник на похоронах.

Впервые меня позвали к капитану. Пока я шел на корму, у меня тряслись коленки. Перед дверью я глубоко вдохнул и постучал.

Старый Козел что-то писал, сидя за столом, и не перестал этого делать, когда я вошел. Я осмотрелся. Каюта была маленькая, но удобная. Там стояли обтянутые кожей скамьи, а темно-коричневые стены красного дерева блестели, как свежий грецкий орех. Наконец он положил ручку и повернулся ко мне.

– Можешь сесть, мой мальчик, – сказал он дружеским тоном, и я присел на краешек скамьи.

Луч света из окна освещал его голову. В первый раз я мог близко изучать его лицо. Оно было длинным и красным. Голубые глаза глубоко прятались в темных веках, как в пещерах.

– Скажи, Прин, – начал он, – ты дружишь с Отто Зиппелем? – Капитан помолчал, уставившись на меня.

Я кивнул. Сердце билось где-то в горле.

– И ты знаешь, – продолжал он масленым голосом, – что Зиппель нелегально покинул корабль прошлой ночью вместе с несколькими другими?

– Да, сэр, – робко ответил я.

Внезапно он встал. Возвышаясь надо мной, как башня, он ткнул меня в грудь костлявым пальцем и закричал:

– Где они?

Я вздрогнул и должен был несколько раз сглотнуть, прежде чем смог, заикаясь, ответить:

– Не знаю, сэр.

Он медленно уселся в кресло.

– Ох, Прин, Прин, – сказал он тем же масленым голосом, как и прежде, – ты на плохом пути. Ты лжешь, тогда как знаешь, что должен говорить правду, сын мой.

Я продолжал молчать.

– Полагаю, ты думаешь своей глупой головой, – он дважды постучал костлявым пальцем мне по лбу, – что оказываешь своим введенным в заблуждение друзьям добрую услугу, не говоря ничего. Но подумай, какая судьба ждет их на берегу: их исключат из торгового флота, в их книжке моряка будет запись «дезертир», а если они начнут нищенствовать в Америке, – а они начнут побираться, Прин, – их закуют в цепи и заставят подметать улицы. Подумай об этом, Прин.

Я подумал и представил себе Зиппеля, истощенного, в позвякивающих железах, подметающего улицы, но промолчал. Капитан говорил со мной около часа, и я был весь мокрый, когда уходил из его каюты. Я не сказал о встрече в кафе «Чикита».

На обед была только холодная еда, так как кок исчез. Сразу после обеда я пошел к боцману просить отпуск на берег.

– С ума сошел, – все, что он сказал мне.

Это был конец. Я пошел в трюм помогать другим выгружать мусор.

После трех часов первый офицер проводил капитана к трапу. Старый Козел был в шелковом костюме, в белой фуражке и держался строго, с достоинством.

– Он собирается заявить в полицию, – сказал Крамер.

Мы стояли у поручня и смотрели, как они отбывали на моторке.

После четырех часов мне стало плохо. Я думал о Зиппеле, ожидающем меня в кафе «Чикита». Каждый раз, поднимая ведро на палубу, я смотрел, не покажется ли он на набережной. В шесть часов мы закончили работу и стояли у перил.

– Смотрите, – сказал Крамер, показывая на шлюпку, идущую от пристани прямо к нам.

На веслах сидел цветной, а Зиппель, одетый в белое, сидел на заднем сиденье, наблюдая. Он появился, чтобы показать себя.

Из гавани вышла вторая лодка, моторка, и тоже быстро пошла к нам. Справа и слева неслись белые усы пены, на корме застыла высокая фигура Старого Козла. Расстояние между лодками уменьшалось. Зиппель смотрел, как гребет его мальчик, не замечая ничего вокруг. К этому времени вся команда «Гамбурга» собралась у поручня и смотрела спектакль. Мы стояли как зачарованные. Только Витачек проявил мужество: он помахал Зиппелю и показал на преследователя. Зиппель, ослепленный гордостью, не обернулся. Оказавшись на небольшом расстоянии, он приложил руки ко рту и закричал: