Вадим Полищук - Зенитчик-2

После этого с пополнением решил познакомиться командир батареи. Лейтенант Александров от своих взводных отличался только белым командирским полушубком. Такой же двадцатилетний парень с румянцем на щеках, только повоевать успел чуть больше. Тут же нас распределили по расчетам. Меня определили в первый расчет второго взвода, Колька немедленно напросился вместе со мной. Комбат повернулся к взводному-два Угрюмову.

— Смотри, как подчиненные за своего командира держатся, должно быть, хороший сержант нам достался.

Я не хороший, я обыкновенный, такой, как все. И для красноармейца Кольки Ерофеева я такое же зло, как практически любой другой начальник. Но я свое зло, привычное, и менять меня на нового командира, от которого не знаешь, что ждать, и под которого придется заново подстраиваться, он не хочет. Однако вслух я это, конечно, не сказал. А дальше взор комбата обратился на меня. Ростом он не вышел, поэтому пришлось ему смотреть снизу вверх.

— А ты, сержант, новое орудие сможешь освоить?

— Смогу, товарищ лейтенант. Пятьдесят два ка освоил, а это не сложнее будет.

С тридцатисемимиллиметровым автоматом 61-К я уже был немного знаком. Очень давно нам о нем рассказывали как о музейном экспонате, даже кое-что показали. Не скажу, что он мне совсем не понравился, но не было в нем грозной силы 52-К, и приземистой мощи С-60 тоже не было, как и конструктивного изящества «рогатки». Обычный зенитный автомат конца тридцатых — начала сороковых: ни приводов наведения, ни даже принимающих приборов. Все на глаз: наводи и стреляй. Автоматику копирного типа с вертикальным затвором я в свое время изучал на «Шилке» и ЗУ-шке, а построительный прицел с двумя коллиматорами на С-60. Поэтому никаких сомнений в моем голосе не было.

— Тогда держи, — комбат протянул мне книжку на сотню, приблизительно, страниц в потрепанной мягкой обложке, — экзамен приму через неделю.

— Есть, через неделю.

Комбат ушел, а взводный остался.

— Ну что, пошли с расчетами знакомиться?

Я сунул книжку за отворот ватника, и мы гуськом потянулись вслед за лейтенантом по тропинке, ведущей к огневым позициям. Второй взвод занимал дальнюю от станицы сторону квадрата. Когда взводный появился над снежным бруствером, расчет находился на своих местах в полной готовности открыть огонь — сегодня наш взвод был дежурным. Команду «смирно» никто подавать и не подумал, но сидевший на месте правого наводчика красноармеец все же доложил:

— Происшествий нет, противник не появлялся, товарищ лейтенант.

Причем именно в таком порядке: сначала происшествия, потом противник.

— Не появлялся, и ладно, — ответил Угрюмов. — Вот вам новый командир и пополнение.

Расчет одобрительно загудел: пополнение — это хорошо, объем работ прежний, а рабочих рук прибавляется. Лейтенант представил меня и добавил.

— Воевать начал еще летом сорок первого.

Воевать — громко сказано, позднее хлебнуть, конечно, пришлось, но уважения и заинтересованности во взглядах расчета прибавилось. Еще весной сорок второго я несколько раз был свидетелем, как успевшие понюхать пороху в ноябре или даже декабре сорок первого свысока бросали тем, кто начал воевать уже после первого января: «Ты, салага, настоящей войны уже не видел. Вот в сорок первом, тогда да…».

— Командуйте, сержант, — сказал Угрюмов и ушел, уведя с собой пополнение для второго расчета.

А я остался командовать. Спустившись с бруствера, я обернулся.

— Спускайся, Николай, знакомиться будем. И ты тоже спускайся. Как тебя?

— Вася. Рохлин.

— Спускайся, Вася Рохлин.

Я повернулся к «старичкам».

— Меня вам назвали, а вас как величать?

Первым назвался наводчик с правого сиденья.

— Ефрейтор Аникушин, Александр. Первый номер.

Лет тридцати. Нет, скорее, тридцати пяти. Выдающимися физическими кондициями не отличается: невысокий, худой, причем от природы, а не от недоедания. Взгляд голубых глаз цепкий, внимательный. Мужик не так прост, как кажется. До меня именно он тут командовал, но по каким-то причинам батарейное начальство предпочло найти сержанта на стороне, а не повысить ефрейтора в звании и должности. Надо будет этот вопрос выяснить.

Второй наводчик назвался красноармейцем Мазаевым.

— Тебя, небось, дедом Мазаем кличут.

— Или просто дедом, — улыбнулся второй номер.

Парень простой, но, похоже, малость шебутной. За таким глаз да глаз нужен. Похожие друг на друга установщики прицела действительно оказались двоюродными братьями Максимовыми. Третий номер — установщик дальности и скорости представился Иваном, четвертый — установщик угла и курса Андреем. Про себя я их сразу окрестил «кузенами». Удивил пятый номер — заряжающий, он оказался литовцем Миколасом Станкусом. До этого момента я литовцев в Красной армии не встречал, а они, оказывается, есть. Среднего роста, смуглый, худощавый, но жилистый. Такие запросто могут подтянуться на перекладине сто раз или целый час вставлять тяжелые обоймы в магазин зенитки.

— Меня все Николаем называют.

— Николаем, так Николаем, — согласился я. — Это тоже Николай, только Ерофеев. Из Сибири. А это, как вы уже знаете, Вася Рохлин. Откуда будешь, Вася?

— Из Вологды.

— Понятно. Красноармейцев Ерофеева и Рохлина мы определяем в подносчики патронов. Работа несложная, но ответственная.

Расчет заулыбался.

— Берете в ящике обойму, несете к орудию и отдаете ее заряжающему. Понятно?

— Понятно.

— Тогда потренируемся.

Минут через десять оба новоиспеченных подносчика уже научились не мешать друг другу у ящиков и не сталкиваться при пробежках от ровика к орудию и обратно.

— Нормально? — поинтересовался я мнением первого номера.

— Сойдет, — согласился ефрейтор Аникушин.

— Тогда подносчикам — перекур. Вы дальше дежурство тащите, а я пока умную книжку почитаю. Если что-то непонятно будет…

— Спрашивай, сержант. Э-э-эх!

Наводчик крутанул маховики и уехал от меня вместе с платформой. Хоть и яркое солнце в бездонном голубом небе, а на дворе не май месяц — долго без движения на холодном железе не высидишь. Поэтому для себя я выбрал деревянный укупорочный ящик с осколочно-трассирующими гранатами. Помню, в свое время с боевыми снарядами мы обращались с величайшей осторожностью. Но на войне обращение со всевозможными взрывоопасными игрушками становится повседневной обыденностью, чувство опасности притупляется. Вот и сейчас сижу я практически на нескольких килограммах взрывчатки с уже вставленными взрывателями, и ничего, хорошо сижу, спокойно, книжку читаю.

Начал с обложки. «37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1939 г. Краткое описание». Ну и, как положено, вверху «Главное артиллерийское управление Красной армии», внизу — «Воениздат НКО СССР», еще ниже «1942». Свеженькое издание, но уже довольно потрепанное, видимо, пользовались часто. Ладно, идем дальше. Назначение. Ну это понятно. Основные данные. Калибр…, начальная скорость…, вес снаряда… Цифры откладываю в памяти, они должны отпечататься в ней намертво, чтобы в любое время суток, в любом состоянии, чтобы от зубов. А вот это интересно: «Темп стрельбы — 160–180 выстрелов в минуту», а ниже «Практическая скорострельность — 160–180 выстрелов в минуту». Темп стрельбы совпадает с практической скорострельностью! Может, конечно, в течение одной минуты и совпадает, но вряд ли больше — даже если такой темп выдержит заряжающий, то не выдержит ствол. Я с сомнением посмотрел на ствол вверенного орудия. После шестиметрового ствола восьмидесятипятимиллиметровки он казался каким-то ненадежно тонким. Быстрая смена ствола, как у «рогатки», конструкцией пушки предусмотрена, но запасного ствола я не позиции не заметил.