Михаил Водопьянов - Киреевы

Когда одиночество особенно давило, Андрей думал:

«Наташа навсегда потеряна, а лучшей жены, чем Маргарита, он не найдет. Маргарита ни одним словом, ни намеком не выдала себя. Но он знает: любит его, по-настоящему любит. Вот поэтому-то он и не имеет права назвать ее своей женой. Разве он уверен, что сделает ее счастливой? Что, если тень Наташи, недоступной, но всегда любимой, будет стоять между ними?»

Что это будет так, сейчас он окончательно убедился.

— Скажи, мой мальчик, «мама»! — просила Наташа, одевая утром сына.

— Хочешь я тебе расскажу стишок? — лукаво уклонялся Степик. Ему надоедало без конца повторять: мама, мама…

— Конечно хочу, мой милый…

Степик не сразу привык к матери. В первое время он не позволял ей умывать, одевать и кормить себя, а когда она все же пыталась это сделать, плакал и звал на помощь «бабу Катю».

Шаг за шагом Наташа завоевывала сердце своего сына. Целыми днями она не расставалась с ним, гуляла по весенней Москве, дома придумывала разные игры, читала вслух сказки. Даже когда ребенок спал среди дня, мать сидела около кроватки, не сводя с него своих вновь засветившихся глаз.

Любовь к сыну и ко всем близким, родным людям, окружившим ее ласковой заботой, медленно возвращала Наташу к жизни с ее новыми радостями и волнениями.

Но все-таки невозможно было вычеркнуть из памяти пережитое в оккупации. О муже и Викторе Наташа старалась не думать, и все же они ей снились то вместе с наглым, жестоким Бринкеном, то рядом с доктором Любимовым. В ее снах Виктор был какой-то странный, совсем не похож на себя даже внешне. Но и во сне, вся во власти тревожных дум, она верила:

«Да, это он, Виктор, и ей никуда не уйти от позора».

Наташа стонала и кричала во сне. Просыпаясь, она уже наяву задыхалась от давящих мыслей.

Иногда приходили другие думы:

«А все-таки я живу и даже радуюсь сыну, родным, музыке, солнцу. Горе не раздавило меня окончательно, и я снова встану, найду свое место в жизни».

Случалось теперь, что Наташа садилась за рояль. Приходилось играть и гаммы, чтобы вернуть пальцам утраченную беглость.

Неожиданно горячим поклонником ее игры оказался Степик. Стоило ему услышать первый аккорд, он бросал игрушки, шумную возню и подолгу тихонько слушал, не сводя глаз с быстро мелькавших по клавишам пальцев.

Соперничать со Степой мог только Андрей. Если ему надо было уходить, когда Наташа продолжала еще играть, он чувствовал себя ограбленным.

Но на просьбу Наташи исполнить под ее аккомпанемент любимый когда-то романс, решительно отказался.

— Прошлое не вернешь… Я уже давно разучился петь. Пойдем лучше в консерваторию, послушаем хороший концерт.

Но и вечер в консерватории оказался для него пыткой. Началась эта пытка еще дома. Наташа с увлечением собиралась на концерт. После возвращения из оккупации это был ее первый «выход в свет». Долго не могла она решить: какое платье надеть, хотя выбор у нее был ограниченный.

— Ты опоздаешь, Наташа, — торопила Мария Михайловна.

— Но мне очень не хочется, мамочка, выглядеть старой и некрасивой. Посмотри на Андрюшу, какой он интересный.

Наташа подошла к терпеливо ожидавшему Родченко и, близко-близко заглядывая в его глаза, с незаметным для себя лукавством спросила:

— Тебе неприятно будет показаться с такой спутницей, как я? Признавайся!

Андрей стремительно спрятал руки в карманы и там сжал их в кулаки. Еле-еле он удержался, чтобы не обнять Наташу.

— Едем скорее! — с трудом проговорил он.

В антракте, гуляя в фойе под руку с Андреем, Наташа бросила незаметный быстрый взгляд в стоявшее у стены большое трюмо.

Что-то ей не понравилось в собственном облике, она сразу погрустнела и упавшим голосом попросила:

— Сядем на место.

— Что с тобой? — встревожился Андрей. Окончился антракт, и Наташа забыла недавние огорчения, вся превратилась в слух. Она совсем не замечала, что Андрей не сводит с нее глаз.

«Когда я полюбил тебя? Кажется, всегда любил?» — мысленно спрашивал он себя.

Возвращались домой пешком. Наташе было хорошо. Осторожная и сильная рука у локтя… Бродить бы так до утра. Еще лучше — поднял бы ее Андрей и понес. Какие глупости приходят в голову. А о важном, самом важном чуть не забыла… Что это со мной?

— Андрюша, — прервала она затянувшееся молчание. — Хочу сказать тебе… Этого еще никто-никто не знает, ты первый. Скоро я буду работать в санитарном поезде, а потом меня обещают перевести в полевой госпиталь.

— Как ты могла?

— Поверь, Андрюша, и мама и отец поймут меня. Я должна ехать…

— Ты допускаешь серьезную ошибку. Сначала должна сама хорошенько окрепнуть, иначе там от тебя мало пользы будет, там ведь здоровые нужны. — Голос Андрея звучал слегка напряженно, но мягко — говорил любящий старший брат. Он даже пошутил:

— Не пришлось бы врачам ухаживать за тобой, а раненым ждать, когда дойдет их очередь.

Они проходили мимо фонарей, которые снова загорелись на улицах Москвы.

Собираясь возражать Андрею, Наташа подняла на него глаза и… замерла. Как он смотрит на нее! В этот момент ей захотелось петь, смеяться, быть прежней Наташей…

Солнечный день уже терял свои яркие краски. Ранние сумерки сгустились в углах небольшой больничной палаты, где лежала Лидия Петровна.

Поправлялась она медленно. По-прежнему ее лицо оставалось неестественно бледным, резко прорезанная на лбу морщина не разглаживалась. И вся она была такая худая, слабая; казалось, никогда не вернутся к ней силы и здоровье. А ведь прошло не мало времени с тех пор, как самолет доставил ее из партизанского края в московскую клинику для нервнобольных.

Соколов не знал, что его сестра в Москве — он находился в прифронтовом авиационном соединении, ежедневно летал бомбить вражеские тылы.

Лидия Петровна тосковала по брату. И только надежда на встречу с ним давала ей какие-то жизненные силы. Родители умерли еще до войны, своей семьи у нее не было. Юрий — единственный родной и близкий человек.

И сейчас она мечтательно закрыла глаза:

«Вот откроется дверь и осторожно войдет Юрий, большой, красивый, добрый…»

В дверь тихонько постучали.

— Войдите, — откликнулась Лидия Петровна. — «Вдруг и на самом деле Юрий!» — радостно подумала.

Вошла дежурная сестра, вместе с ней еще кто-то. Запахло тонкими и сильными духами. В надвигающейся полутьме Лидия Петровна разглядела невысокую стройную женскую фигуру.

Вас пришла навестить родственница, — приветливо сказала сестра и, повернув выключатель, ушла.

Соколова с удивлением смотрела на неожиданную гостью, — она узнала кукольное лицо Ляли Слободинской. Посетительница положила на тумбочку небольшой пакет и, театрально всплеснув руками, заговорила с пафосом: