Анатолий Маркуша - Нет

— Если перевод не совсем точный, — сказала девушка, — не сердитесь, перевод — не моя специальность, и потом я очень торопилась. Павел Семенович велел сегодня и перевести, и напечатать, и вручить.

— Зря торопились, — сказал летчик, — совершенно напрасно.

— Вы отказываетесь от нашего предложения? Да?

— О-о! А вы, оказывается, осведомленная барышня…

— Кроме того, что я барышня, как вы определили, я еще референт Павла Семеновича.

— Референт? Это прекрасно звучит — референт! Простите за барышню, раз вам не нравится, и скажите, как вас зовут.

— Марина Леонтьевна.

— Леонтьевна? Так и величают по отчеству?

— Иногда. Но чаще просто — Марина…

— Так вот, милая Мариночка, я ни от чего не отказываюсь. Просто, в таких пределах, — летчик показал пальцем на рассыпанные по столу карточки, — я и сам владею английским. Но дело даже не в этом.

Марина вопросительно поглядела на Хабарова, но он заговорил о другом:

— А Павел Семенович ваш очень хитрый? Правда?

— Павел Семенович — хитрый?! Да вы что — смеетесь? Это такой, такой человек, просто слов нет объяснить, какой он хороший!

— И все-таки он, безусловно, коварный мужчина. Просто вы, Мариночка, по молодости лет, по неопытности не замечаете его коварства. А я — старый, стреляный воробей — сразу же понял его породу…

Девушка пыталась возражать, Виктор Михайлович не соглашался. По его словам получалось, что давить; на сознание бедного кролика (он успел уже превратить себя из воробья в кролика) есть акт тончайшего, почти иезуитского коварства. Он говорил напористо и внешне чрезвычайно серьезно. Но Марина оказалась девушкой, не лишенной юмора, и вся дальнейшая беседа протекала при полном взаимопонимании, в самом мирном и благожелательном ключе.

— Мам, — крикнул Виктор Михайлович, — а чаю ты нам не хочешь дать?

Марина запротестовала:

— Спасибо, не беспокойтесь. Мне пора ехать. От вас до центра так далеко.

— Это несерьезно, Мариночка. Вы приехали к нам прямо с работы, и ваш бурно растущий организм не может не требовать пополнения калориями. Близко ли, далеко вам ехать, без чаю мы вас никуда не пустим. И потом вечер у нас все равно пропал. Но вы не огорчайтесь: несостоявшееся свиданье бывает порой гораздо дороже состоявшегося.

— Почему вы говорите про растущий организм? Это же просто оскорбление. По-вашему, до скольких лет растут люди?

— До двадцати пяти, а иногда и дольше, — не задумываясь, сказал Хабаров.

— Серьезно?

— Совершенно серьезно.

— А я была уверена — лет до восемнадцати. А свиданье у меня на сегодня не назначено. Точнее — отменено…

— Однако вы предусмотрительная дама, — сказал Хабаров.

— Стараюсь, — сказала девушка.

Они поужинали втроем. Говорили о вещах, ни к авиации, ни к каким другим специальным сферам отношения не имеющим. И Анна Мироновна вдруг обнаружила, что Марина приятная, умненькая, хорошо воспитанная.

Часов в девять Виктор Михайлович объявил, что отвезет Марину домой. Девушка стала отказываться. Мать почему-то ее уговаривала, хотя в глубине души считала, что ничего с ней не случится, если она поедет на электричке.

Но переспорить Хабарова было трудно, и он, конечно, повез девушку на машине.

Он умел себя подать при любых обстоятельствах, но за рулем — особенно. Небрежно откинувшись на спинку сиденья, еле прикасаясь к баранке, Хабаров вел машину с такой уверенностью и особенной элегантностью, что смотреть на него было одно удовольствие.

Когда Виктор Михайлович остановился у Марининого дома, девушка поблагодарила его и спросила:

— Вы и летаете так?

— На этот вопрос я могу ответить только по секрету. Марина наклонилась и, коснувшись его щеки волосами, подставила ухо.

— Летаю я гораздо лучше, Мариночка. Я шофер-любитель, а летчик — профессионал…

На другой день Хабаров позвонил Павлу Семеновичу. Было ровно шестнадцать пятнадцать.

— Павел Семенович, здравствуйте.

— Виктор Михайлович? Рад слышать и рад вашей точности. Ну?

— Да.

— Вот и отлично. Вы мне нравитесь, Виктор Михайлович.

— Вы мне — тоже, Павел Семенович.

— Вырезку сработали?

— Нет. Вырезки опоздали.

— Не может быть.

— Может.

— При встрече расскажете?

— Возможно…

Когда Виктор Михайлович во второй раз встретился с Княгининым, летчик обратил внимание на давно знакомые папки, почему-то очутившиеся на столе Главного. Это были папки с его, Хабарова, отчетами.

— Вот изучаю ваш почерк, — сказал Павел Семенович.

— И как — разборчивый?

— Вполне. У вас много сейчас работы?

— Порядочно.

— Готовится к полету дублер сороковки Севса, это я знаю, а что еще?

— Во-первых, с сороковкой очень много возни. Подготовительные полеты идут на тридцатке и на тридцать второй; во-вторых, впереди светит совершенно новый агрегат, — летчик поднял и опустил руку над столом, — машина вертикального взлета…

— От которой вы по доброй воле не откажетесь? — спросил Княгинин.

— Не откажусь.

— Ну, а как наша работа?

— Надо разложить по времени.

Они принялись считать, и получалось: февраль, март, апрель будут у Хабарова напряжены до крайности, но справиться можно, если, конечно, не подведет погода, если не обманут производственники, если не случится ничего из ряда вон выходящего…

— Итак, в мае вы наш, — подвел итог разговора Главный. — А пока приезжайте когда сможете, знакомьтесь, вникайте в специфику. Пропуск вам оформят постоянный, я распоряжусь.

Они пожали друг другу руки и расстались. В коридоре Хабаров встретил Марину. Она о чем-то спорила с длинным очкастым парнем.

— Нет-нет-нет, Глеб, вы обещали просчитать к понедельнику, обещали? Сегодня — понедельник, что я должна сказать Павлу Семеновичу? Что?

— А вы, Мариночка, ничего не говорите. Вы ему только улыбнитесь. И он забудет про все расчеты, выкладки и таблицы…

— Вы чудесно придумали, Глебушка! Вот сами; идите и сами улыбайтесь, а я посмотрю, что из этого выйдет…

— Ну, Маришечка, разве можно сравнивать несоизмеримые величины — вашу улыбку и мою улыбку?

Хабаров хотел пройти мимо, помахав Марине рукой, но она остановила его.

— Здравствуйте, Виктор Михайлович! Наш?

— Ваш.

— Поздравляю!

— Кого?

— Что значит — кого? Вас поздравляю… Очкастый Глеб, медленно отступая, попятился к стене.

— Вы куда? — остановила его Марина.

— Считать, куда же еще? Разговаривать с вами бесполезно. Я это только что понял. Тут не только мне, тут самому Кадочникову не на что рассчитывать, — сказал он и показал глазами на Хабарова.

— Ваш друг великодушен, Мариночка, но я прошу иметь в виду, что скрытых талантов во мне куда больше и те таланты куда значительнее.

— Однако!